Яма
Шрифт:
Николай Иванович отплясывал, на зависть молодым и старым, будто ему в грудь разово вставили дополнительную батарейку. В зале, наверное, не осталось ни одной женщины, от юной девушки до самой почтенной дамы, с которой бы он хоть раз не станцевал.
— Батя — красавец, — заметил Градский, несдержанно касаясь губами виска жены.
Оглаживая ладонями спину, прижал ее ближе. Пышное платье, скрадывая неиссякаемую жадность, предотвратило неприличную близость.
Ника повернула голову в направлении его взгляда и, увидев задорно виляющего бедрами Николая Ивановича, залилась мелодичным смехом.
— Слушай, да нам
— А то. Дождался. Спихнул бракованный товар.
— Скажешь тоже, — буркнула Ника обиженно. — Никакой не бракованный. Ты мой самый-самый, Градский. Вот так! Люблю тебя безумно!
Вновь безотчетно провел ладонью по открытой спине жены.
— Как себя чувствуешь? Нормально?
Дождавшись положительного ответа, без какой-либо изворотливости прямо предложил:
— Давай сбежим.
— Сейчас?
— Сейчас.
— Серёжа, с меня еще даже фату не снимали. Как ты себе это представляешь?
— Отлично представляю. Сам сниму.
— Не порть мне праздник.
Не испортил. Но сразу после танца разыскал тещу и поторопил с ритуалом. Светлана Константиновна понимающе рассмеялась.
— Ух, молодежь! Все вам к терпится. Все на скоростях забегаете вперед.
— Нет сил, честное слово, — широко улыбнулся ей Градский.
Женщина вздохнула, качнула головой и прошлась по залу взглядом в поисках младшей дочери. Та находилась неподалеку, рядом с отцом и старшими сестрами. Качала на руках Лёнчика. Ни одного ребенка в зале не осталось, только Никин любимчик никак не желал укладываться, до последнего сопротивляясь тому, что ее в его жизни становится меньше. Хотя она часто наведывалась к Алине, как только семья сестры вернулась в город. Помогала гулять с детьми и даже несколько раз забирала Леонида на ночь.
Ника повернулась в их сторону, жестом показала, что ненадолго покинет торжество, и вышла с ребенком за дверь. В отведенных апартаментах за детьми присматривали несколько специально нанятых для этого нянь. Им невеста и передала спящего младенца.
А едва она вернулась, Светлана Константиновна оперативно собрала гостей на обряд.
Плюшка плакала, когда ей снимали фату и расплетали косу. Град понимал, что это слезы счастья — она всегда переживала свои эмоции с особым трепетом. И все же по его спине и плечам прошла волна неконтролируемой дрожи. В глазах ощутимо зажгло. Смотрел на Доминику, как на маяк. И ждал, когда вновь сможет обнять, прикоснуться, дать ей веру, что дальше будет только лучше.
Все шло по намеченному сценарию. Мать Градского повязала его молодой жене тонкий кружевной платок. Доминика традиционно станцевала со всеми незамужними девушками. Но Град запомнил лишь тот момент, когда ему ее отдали.
Принял жену, чувствуя непривычную слабость в руках. Она прильнула к нему доверчиво и ласково, скользнув ладонями под пиджак. Крепко прижалась к груди. Слепо зашептала какие-то нескладные признания любви. Пряча лицо, Сергей прижался лбом к покрытой ажурным платком макушке Ники. Слушал ее и наполнялся безграничной теплотой. Под стальным мышечным корсетом затрепало все те самые чувствительные и уязвимые органы, которые умирали от тоски, стоило Градскому потерять свою Республику хоть на полчаса. Без нее он уже не мог жить. Никогда не сможет. Об этом и сказал ей, замечая, как на эмоциях
Заиграл последний свадебный вальс. Для этого момента сценарий тоже предписывал определенные действия со стороны молодоженов. Но им обоим сложно было заставить себя двигаться. Медленно раскачивал притихшую и взволнованную Плюшку. Прижимая ее к себе поверх дрожащих плеч обеими руками, просто переставлял ноги, поворачивая ее за собой. Она следовала. Доверяла. Постепенно расслаблялась.
— Готова?
После уверенного кивка жены закружил ее под мощные перекаты глубокой лирической композиции, ощущая, как самого крайне сильно пробрала вся эта казавшаяся ранее дурацкой нелепостью ваниль.
Красивые. Влюбленные. Счастливые. Достигшие своего безоблачного "вместе".
В первую законную ночь, сдерживаясь, любил ее с особой осторожностью. И дело было не только в медленных и неторопливых движениях. Касался ее с невероятным трепетом, ловил каждый взгляд, каждый вздох, предугадывал желания.
— Моя.
— Мой.
А в начале июня девятнадцатого года Доминика родила Градскому сына. Пока у нее длились схватки, у него сердце билось раз в час. Не способен был нормально функционировать, все силы на нее направил. Сжимал тонкую женскую кисть и, казалось, в тот момент все, что можно было, ей отдавал.
Ника глухо стонала, царапая кожу его ладони и оставляя на ней выразительные ссадины.
— Я тебя люблю… Я его люблю… — шептала она между схватками. — Но еще чуть- чуть, и я выть буду… Се-рё-жа…
Пробирало до костей это ее разорванное и просительное "Серёжа".
— Что?
— Ты меня любишь?
— Люблю.
— Ты меня всегда… всегда будешь…
У нее не хватило сил, чтобы окрасить голос вопросительными нотками, но Град, конечно же, понял, что сейчас, когда Нике так больно, ей нужны тысячные заверения и утешение.
— Всегда буду, красивая моя.
— Вчера… Сегодня… Завтра…
— Вчера. Сегодня. Завтра.
— Хорошо.
— Ты моя умница. Ты очень сильная. У нас все получится.
— Расскажи мне… что-нибудь… Говори… Се-рё-жа… Говори…
Протерев пальцами глаза, тяжело вдохнул. Слова не находились. Хоть бы тему подкинула… У него самого все мысли в разные стороны разметались.
— Если не знаешь, что рассказать… Пой…
Градский и запел, хрипло и фальшиво. Не попадая в ноты и путая слова, пел национальный гимн, просто потому, что именно он звучал фоном, когда Ника сообщила ему о своей беременности. Она, конечно, и тут умудрялась его поправлять и регулировать высоту голоса.
— Такого семейства у нас еще не было, — со смехом сокрушалась прибегающая на проверку врач. — Молодцы какие! Браво!
И они, конечно же, справились.
Сделанный по болтливому залету Никита Сергеевич родился богатырем — весом четыре килограмма сто пятьдесят грамм и ростом пятьдесят пять сантиметров. Взяв впервые на руки сына, Градский задохнулся от эмоций: горло перекрыло спазмом, грудь огнем обдало, веки нестерпимо зажгло.
И ему, взрослому сильному мужчине, так сложно было все это смирить и приглушить. Обнимал Республику, скупо благодарил, вновь говорил о любви, но все это не передавало и сотой доли его истинных чувств. Надеялся, что она понимает и видит полноту этого счастья по его глазам.