Яма
Шрифт:
— Ты поняла, что это ненадежно? — тут же включилась Аля. — Самый фиговый метод контрацепции. Подожди, у меня где-то брошюры были. Мама дала, я девчонкам привозила.
Порывшись в небольшой картонной коробке, выложила на поверхность столика несколько цветных книжек.
— Фу! Что за гадость? Я же ем!
— Это сперматозоиды.
— Я знаю, что это сперматозоиды.
— Зачем тогда спрашиваешь?
— Машинально, — скривившись, ответила Ника, и они вместе захохотали.
Когда же Алина, наконец, ушла, Доминике совершенно неожиданно сделалось очень грустно.
Уставившись невидящим взглядом в окно, разобрала все, что в душе накопилось. Переезд, смена обстановки, адаптация в социуме, яркие впечатления, новые знакомства, этот проклятый Градский… Он не предпринимал никаких попыток с ней поговорить. Он ее, в принципе, не замечал. До той злополучной встречи в парке ловила его взгляды в коридорах, в столовой, на лестнице: по вторникам и четвергам их группа на вторую пару из двести пятой в сто двенадцатую спускалась, а Никина — поднималась. Пока мимо его широкой фигуры протиснется, чувствовала, что смотрит, бесцеремонно и сосредоточенно изучая. Непонятно, чего хотел добиться этими взглядами? To ли изъяны выискивал, то ли просто смутить пытался…
После парка — ничего. А еще дружить предлагал… Верно она поступила, что отказала.
Вот только… Предчувствовала, что точка еще не поставлена. Боялась того, что еще может произойти. По-настоящему боялась.
Что же ей в таком случае делать?
Внутри притаилось незнакомое пульсирующее чувство, которое Доминика не рискнула доставать из-под завалов других эмоций.
Тормознула себя.
Снова взялась за учебный материал, хоть концентрироваться получалось с большим трудом.
Ее организм оказался способным существовать на автопилоте. Невиданная хворь отступила. Удавалось улыбаться и смеяться, разговаривать с сестрами и новообретенными приятелями, ходить на лекции и репетиции КВНщиков.
С учебой проблем не возникало. По правде, ей не хватало той нагрузки, что у них установилась с начала семестра. Последние два года Доминика только и делала, что готовилась к поступлению в ВУЗ, поэтому материал был не просто знаком ей. Многое из конспектов сестер знала наизусть. Минус вылез неожиданно — ей некуда было девать энергию. Зависала в мирах художественной литературы, а все равно чего-то не хватало.
Немного отвлекали репетиции команды КВН. Там Ника и выкладывала весь потенциал, который не использовался ею в реальной жизни. В юмористических постановках легко превращалась в самоуверенную и пылкую кокетку. Красивый костюм, яркий макияж, полумрак в зале — пела, танцевала, охотно примеряла различные маски.
Вот бы ей в реальности набраться смелости… Подойти к нему и извиниться.
Конфликт вроде как разрешился. С ее стороны больше не требовалось никаких действий. А отчего-то стало вдруг сложно бездействовать. Невыносимо.
Доминику Кузнецову заметили после первого же выступления. Некоторые даже заявили, что она ошиблась с выбором специальности. Ника же ответила, что в будущем непременно станет самым творческим бухгалтером. При этом у нее всегда будет уверенность в завтрашнем дне.
Резко стали появляться друзья. Даже те, кто постарше курсом, встречая ее в универе или общаге, отпускали комментарии на подобие: "О, привет, малая! Я тебя запомнил".
Ника участвовала во всех культурно-художественных мероприятиях школы. Но там правила были строже, цензура выше и тематическая направленность чаще всего с каким-то благородным посылом. В университете же она встретила большую свободу действий и возможностей.
Ее одну, из всех первокурсников, внесли в список на выездные соревнования Южной Лиги КВН. И постепенно роли, сценарий и репетиции стали занимать больше места в голове, чем учеба. На занятиях чаще всего "выезжала" по наработанной базе, но совсем, конечно, не пускала на самотек. Порой и ночами приходилось что-то писать, доучивать, готовить доклад.
Все складывалось более чем прекрасно. Ее совсем уже не волновало, что для Градского она перестала существовать.
— Ник, — окликнула Алина на входе во двор университета. — Смотри.
— Что? — отрешенно проследила за взглядом сестры. Глаза слипались, казалось, так и уснет на ходу. — А-а, да… Валентина Алексеевна, преподаватель философии.
— Градская, — с нажимом добавила Аля. — Мать твоего Града.
У нее, никак иначе, проклюнулся дар раскапывать то, что Доминике только-только удалось похоронить в воспоминаниях. До этого же молчала, словом о нем не обмолвилась! Только наблюдала за Никой больше обычного. Спрашивала, все ли у нее хорошо. Окликала по имени и замирала взглядом. Заглядывала в монитор, когда она копалась в сети. Казалось, интересовалась всем. О снах даже спрашивала, мол, она, Ника, полночи разговаривала. Чего, конечно, не могло быть! Откуда?
— Вот, что ты мелешь? Какой "мой"? — щеки и уши внезапно обдало жаром. — Не мой он.
— Чтобы ты понимала, как они живут… Видишь, кто ее привез? На какой машине?
— Ну, кто? Муж? Что здесь такого? Ты забыла, что мы опаздываем?
— Не муж это, а личный водитель. Привозит и ждет, пока она душу отведет, философствуя. Любит Градская свободные уши. А студенты — народ хоть и неблагодарный, зато — слушатель безропотный. Муж ее, отец Града, известный в городе бизнесмен. Наверное, дома перед ним по струнке ходит, а здесь строит из себя независимую глубокомыслящую личность.
— По-моему, она неплохая. И семинары у нее интересные.
— Неплохая.
— Наличие денег — еще не порок.
— Ну, смотри тогда дальше. Вот и сам Градский.
Во двор на большой скорости, провоцируя порыв воздуха и ажиотаж среди студентов, влетел желтый спорткар. Мотор с тихим урчанием стих, оставляя бьющую басами музыку. Градский открыл дверь, чтобы покинуть салон, и нецензурный афроамериканский речитатив заполнил всю стоянку.
Ника повторно покраснела.
Отец Кузнецовых мимо такого безобразия бы не прошел. А тут, будто в порядке вещей! Преподаватели и сотрудники университета лишь бросали недовольные взгляды в сторону злостного нарушителя порядка и спешно семенили к корпусу.