Янки из Коннектикута при дворе короля Артура (др. изд.)
Шрифт:
– У тебя было достаточно времени. Я дал тебе полную возможность колдовать и не вмешивался в твои действия. Всем стало ясно, что твоя магия очень слаба. Теперь начну я.
Я три раза взмахнул руками, и раздался страшный грохот, будто произошло извержение вулкана, и старая башня сначала точно подпрыгнула к небу и развалилась, затем появился настоящий огненный фонтан, превративший ночь в день и озаривший тысячи человеческих существ, поп'aдавших на землю от ужаса. Потом рассказывали, что на этом месте известка и камни падали целую неделю. Таковы были слухи, возможно преувеличенные.
Это было настоящее чудо. Оно произвело на всех огромное впечатление. Паломничество тут же прекратилось. Когда стало светло, на грязи были видны многочисленные следы, которые все вели в сторону
Глава VIII
Патрон
Добиться авторитета и власти очень трудно; но заставить других признавать твой авторитет и знать, что твоей властью довольны, еще труднее. Эпизод с башней укрепил еще больше мое могущество и сделал его неуязвимым. Не было никого в государстве, кому бы заблагорассудилось вмешиваться в мои дела. Все, кто завидовал и не доверял мне, сразу смирились.
Что же касается меня, то я быстро приспособился и к своему положению, и к обстоятельствам. Первое время, просыпаясь утром, думал про себя, улыбаясь, что за странный «сон» я видел; мне казалось, что вот-вот раздастся заводской гудок и я отправлюсь на службу; но мало-помалу я окончательно свыкся с тем, что живу в шестом столетии при дворе короля Артура, а не в больнице для сумасшедших. Я чувствовал себя совсем как дома в этом столетии и уже не променял бы его на двадцатое. Ведь какие возможности открываются перед умным, деятельным человеком для продвижения и роста! Мне предоставлялось теперь широкое поле деятельности, и у меня не было ни соперников, ни конкурентов; не нашлось ни одного человека, который в сравнении со мной не был бы младенцем по знаниям и способностям. А что бы я делал в двадцатом столетии? В лучшем случае возглавлял бы какую-нибудь фабрику, вот и все; а на любой улице без труда можно было бы отыскать более достойных людей, чем я.
Но что за скачок я сделал! Я никак не мог забыть о своем успехе и постоянно думал об этом. Никому еще не удавалось достигнуть того, чего достиг я; разве история Иосифа [2] несколько напоминает мою; но заметьте, только напоминает, но не может с ней сравниться. Замечательные финансовые способности Иосифа были оценены только фараоном, тогда как общественное мнение долго не могло примириться с его возвышением; а я между тем завоевал себе всеобщее расположение тем, что пощадил солнце, этим и завоевал популярность и всеобщую любовь.
2
Имеется в виду эпизод из Библии, когда Иосиф своим предсказанием о возможном неурожае спас страну от бедствий; за это фараон сделал его первым министром.
Я даже не был лишь тенью короля, а был сущностью; сам король представлял собой тень. Поистине, моя власть равнялась власти короля. Я фактически оказался на пороге второго великого периода мировой истории и мог наблюдать, как развивается эта история; я видел бесчисленных авантюристов, таких же, как я: де Монфоров, Гэвстонов, Мортимеров, Вильерсов; видел могущественных завоевателей, французских фаворитов и любовниц Карла Второго, правящих страной. Но я был единственным, и мне приятно было сознавать, что тринадцать с лишним столетий этого никто не мог опровергнуть.
Правда, в то время существовала еще одна власть, которая была еще могущественнее, чем моя и чем власть короля, взятые вместе. Я имею в виду церковь. Я вовсе не желаю искажать этот факт и даже не могу, если бы и хотел этого. Но теперь об этом уже больше никто не говорит; позднее эта власть была поставлена на свое место. Но конечно, не мне принадлежала инициатива и не от меня зависели последствия.
Но вернемся ко двору короля Артура. Что это была за любопытная страна, такая интересная и заслуживающая большого внимания! А народ! Это были самые простодушные, самые доверчивые и самые оригинальные люди! Все они относились с большим уважением к церкви, королю и к знати.
В действительности любить и почитать короля, церковь и знать у них было столько же оснований, сколько у раба любить и почитать плетку, а у собаки – любить и почитать того, кто бьет ее! Любая монархия и любая аристократия оскорбительны, но тот, кто родился и вырос под их властью, никогда сам не догадается об оскорбительности своего положения и не поверит тому, кто скажет об этом. Разве не стыдно за народ, на тронах которого без всяких прав сидели пустые и никчемные личности, а люди третьего сорта считались аристократией. Если бы всех этих правителей оставить самих по себе, как это пришлось пережить людям более достойным, они навсегда затерялись бы в нищете и забвении.
Большая часть британского народа при короле Артуре была рабами, простодушными и жалкими; они так назывались и носили железные ошейники; остальная часть народа была также рабами, хотя и не носила этого названия, они только воображали себя свободными людьми, но были ими только по названию. Поистине сказать, что народ как целое существовал только для единственной цели – преклоняться перед королем, церковью и знатью; исполнять для них тяжелую работу; проливать за них кровь; голодать, чтобы они были сыты; трудиться для того, чтобы они могли оставаться праздными; испивать чашу бедствий, чтобы они могли быть счастливы; ходить нагими, чтобы дать им возможность носить шелка, бархат и драгоценные камни; платить подати, чтобы освободить знать от этих платежей; полностью смириться с оскорбительным отношением к себе для того, чтобы их притеснители могли гордо прохаживаться и воображать, что они земные боги. И за все за это вместо благодарности они получали только побои и презрение; но люди принимали даже и такое обращение за большую честь.
Унаследованные идеи – весьма любопытная вещь и очень интересны для наблюдения. У меня были свои унаследованные идеи, а у короля и у народа – свои. Изменить их, если бы кто-то и попытался сделать это, было бы весьма трудно. Так, например, этот народ унаследовал ту идею, что всякий человек, без титула и без длинной родословной, хоть и обладающий природными способностями и талантами, представляет собой не более чем животное или насекомое; тогда как я унаследовал такого рода идею, что люди, скрывающие свое умственное ничтожество под павлиньими перьями наследственных титулов и богатства, бывают только смешны. Моя идея может показаться оригинальной, но она вполне естественна. Известно, как хозяин зверинца и публика смотрят на слона: они удивляются его величине и силе; с гордостью говорят, что он делает удивительные вещи; с такой же гордостью рассказывают, что он в гневе может обратить в бегство тысячу человек. Но как ни гордится им хозяин, а все же он не считает его равным себе. Нет! Любой оборванец усмехнется, услышав такое предположение. Он не поймет этого, ему такая мысль покажется странной.
Точно то же было и со мной. Для короля, знати и целого народа я был именно таким слоном, но никак не более; мной восхищались, мне удивлялись, меня боялись, вот и все; но мне и удивлялись, и боялись меня, как удивляются какому-либо животному, а следовательно, и боятся его. Но к животным не относятся с уважением – не уважали и меня. Я, как человек без родословной и без титула, был в глазах короля, знати и целого народа не более как человек низкого происхождения; все смотрели на меня со страхом и удивлением, но без уважения; они никак не могли отделаться от той унаследованной идеи, что можно уважать человека, не имеющего знатности и родословной.