Янки из Коннектикута при дворе короля Артура (др. изд.)

Твен Марк

В этом сказывалось влияние могущественной и страшной римско-католической церкви. За два-три столетия она превратила нацию людей в нацию червей. До того как церковь стала властвовать над миром, люди ходили с высоко поднятой головой, обладали человеческим достоинством, чувствовали себя независимыми; достойного положения добивались своим трудом, собственными успехами, а не происхождением. Но церковь, утвердившись, будучи мудрой и умелой, знала, как сдирать шкуру с людей; установила «божественное право королей», защитив это право заповедями, как кирпичами, вытащенными из хорошего здания, чтобы укрепить ими плохое; она внушала простолюдинам смирение, послушание вышестоящим, непротивление злу, покорность, терпение; ввела наследственные должности и титулы, которым следовало поклоняться. Такое положение продержалось до самого моего столетия, когда лучшие простолюдины продолжали мириться с тем, что во много раз менее достойные их люди сохранили высокие звания – лорда или короля, на которые по закону их страны более достойные прав не имеют; англичане сами себя убеждают, что гордятся этим. Человек способен смириться с любой несправедливостью, если он в ней вырос. Когда-то подобное почитание званий и титулов было свойственно и американцам, но, когда я покинул Америку, оно исчезло. Разве что отдельные глупцы еще сохранили в себе это сознание.

Но возвратимся к моему положению в королевстве короля Артура. Я являлся как бы исполином среди карликов, взрослым среди маленьких детей, интеллигентом среди слепых умом; поистине сказать, я был единственным великим человеком в целой Британии. А какой-нибудь пустоголовый графчик, доказавший, что его предками были потомки королевской любовницы, как ни убога была бы его внешность и низменна нравственность, пользовался большими преимуществами при дворе короля Артура, чем я. Иногда он даже имел право сидеть в присутствии короля, чего я не смел. Конечно, если бы у меня был титул, то это возвысило бы меня в глазах народа и в глазах короля, который сам раздавал эти титулы; но я никогда не просил об этом преимуществе и даже отклонил его, когда мне предлагали дать титул. Я охотно принял бы тот титул, который дал бы мне народ – единственный законный источник власти, считая такой титул вполне законным; я надеялся заслужить со временем такой титул. Действительно, после нескольких лет моей добросовестной, честной службы королевству и народу я наконец получил такой титул и вполне мог им гордиться. Этот титул однажды совершенно случайно сорвался с языка одного кузнеца в небольшой деревеньке и был подхвачен другими, переходил со смехом из уст в уста и был утвержден всенародно; не прошло и десяти дней, как он стал таким же популярным, как и титул короля. Я теперь всегда был известен под этим именем, как в народе, так и на заседаниях королевского совета, где обсуждали дела государственной важности. Если перевести этот титул на современную речь, то это означало «Патрон». Это был прекрасный титул, он мне нравился, и я мог им вполне гордиться. Если говорили о каком-нибудь герцоге, графе, епископе, то непременно нужно было назвать и его имя. Ведь герцогов, графов и епископов немало. Если же говорили о короле, королеве и о патроне, то уже знали, о ком идет речь.

Мне нравился король, и я уважал его как короля, но как человека я – втайне – считал его ниже себя, как и, в особенности, его знать. Я также нравился и королю, и знати, и они уважали меня за ту должность, которую я занимал, но смотрели на меня свысока, сверху вниз, так как я был без титула и неблагородного происхождения, – совсем не втайне! Однако меня нисколько не тяготило такое положение, я не навязывал им своего мнения о них, а они со своей стороны также не навязывали своего мнения обо мне. Следовательно, счет был равный, балансы подведены и обе стороны были довольны.

Глава IX

Турнир

В Камелоте часто устраивались турниры, которые представляли собой весьма яркое и оригинальное зрелище, они были азартны и живописны, но только слишком утомительны для деятеля с практическим сладом ума. Я всегда присутствовал на этих турнирах по двум причинам: во-первых, потому, что человек, особенно государственный деятель, никогда не должен чуждаться того, что по сердцу его друзьям и согражданам; во-вторых, мне, как государственному деятелю, необходимо было изучить турниры и посмотреть, нельзя ли ввести в эти турниры какие-либо улучшения, усовершенствовать их. Здесь я замечу кстати, мимоходом, что первое мероприятие, которое я провел в своей администрации несколько дней спустя после моего вступления в должность, состояло в том, что я организовал учреждение для выдачи патентов; я прекрасно знал, что страна, не имеющая бюро патентов, и без твердых законов, защищающих права граждан, никогда не сможет двигаться вперед, а будет пятиться назад или сворачивать в сторону.

Теперь я вновь вернусь к турнирам. Турниры проводили почти еженедельно, и меня многие, в том числе сэр Ланселот и другие, уговаривали участвовать в них. Я обещал, но не торопился, откладывал, ссылался на то, что теперь очень занят неотложными государственными делами. Один такой турнир продолжался более недели; в нем приняли участие до пятисот рыцарей, начиная с самых знаменитых и кончая новичками. Они готовились к этому турниру целые недели. Рыцари съехались на этот турнир верхом со всех концов королевства, даже из-за моря; многие из рыцарей привезли с собою дам, все прибыли в сопровождении оруженосцев и толпы слуг. Эта толпа представляла весьма оригинальное и вместе с тем пышное зрелище: пестрые блестящие костюмы и характерные, непристойные речи, разнузданная веселость, полное равнодушие ко всякой нравственности… Изо дня в день происходили драки; кто-то на них смотрел, а кто-то и сам в них участвовал; затем пели, играли, плясали, пьянствовали – все это длилось далеко за полночь. Все считали, что проводили время самым благородным образом. Вам, конечно, не случалось видеть таких странных людей. На скамьях сидели прекрасные дамы, блиставшие в нарядах варварской пышности, и смотрели на рыцарей, упавших с лошади и распростертых на арене, наблюдая, как из их ран струится кровь, и, вместо того чтобы упасть в обморок, рукоплескали и любовались этим зрелищем, уступая одна другой место, чтобы лучше видеть; иногда какая-нибудь из них сосредоточенно смотрела на свой носовой платок, принимала печальный вид – и тогда вы можете побиться об заклад, что, вероятно, здесь не обошлось без любовной истории и она боится, что публика этого не заметит.

Обычно ночной шум крайне мне надоедал, но при настоящих обстоятельствах о покое нечего было и думать, и я даже радовался этому: по крайней мере, тогда я не слышал стонов несчастных увечных, которым лекари отпиливали руки или ноги, да звуков пил. За это время затупили мою очень хорошую пилу, но топора, слава богу, не просили, а то я сбежал бы в другое столетие.

Днем я не только присутствовал сам на турнире, но даже отрядил смышленого попа из Департамента общественной нравственности и земледелия, чтобы он записывал мельчайшие подробности происходившего на турнире, так как собирался, когда народ удастся несколько развить, издавать газету. Учреждение, которое необходимо первым открывать во всякой стране – это бюро патентов; затем следует создать школьную систему и, наконец, начать издавать газету. Газеты имеют свои недостатки, и их немало; но не в том дело: они способны поднять из гроба мертвые народы, и об этом никогда не следует забывать. Без газеты вы не можете воскресить умершую нацию; другого средства не существует. Вот я и решил накопить опыт, чтобы знать, какого рода репортерский материал я смогу собрать в шестом столетии, когда он мне понадобится впоследствии. Мой поп хорошо выполнил возложенное на него поручение. Он входил во все подробности, а это очень важно для местной хроники. В молодости он вел похоронные книги в своей церкви. А в похоронном деле главный доход – от мелочей: свечи, молитвы, факельщики – все вписывается в счет, и родственники покойного оплачивают этот счет. И здесь почтенный патер любил преувеличивать факты в своих записках, особенно относительно тех рыцарей, которые пользовались известным влиянием. И вообще, он очень удачно умел преувеличивать.

Правда, в этих записках недоставало треска, красок, описаний, угрожающих слов. Но все же его старинный слог отличался задушевностью и простотой, вообще ароматом того времени; эти достоинства несколько сглаживали и смягчали недостатки записок. Вот небольшая выдержка из них:

…И вот сэр Брайэн де-лез-Айде и Груммор Грумморсум, рыцари замка, встретились с сэром Эгловэлом и сэром Тором; сэр Тор поверг сэра Груммора Грумморсума на землю. Затем прибыли сэр Карадос и сэр Торквин, рыцари замка, и тут с ними встретились сэр Персивэл де Галис и сэр Ламорак де Галис, они были братья; тут сэр Персивэл встретился с сэром Карадосом и каждый пустил в ход копья, бывшие у них в руках; затем сэр Торквин бился с сэром Ламораком, и каждый из них поверг другого вместе с лошадью на землю; но их выручили, и они снова сели на коней. Сэр Арноль и сэр Гогер, рыцари замка, встретились с сэром Брэндайлсом и сэром Кэем, и эти четыре рыцаря яростно сразились на копьях и выбили их друг у друга из рук. Но вот пришел из замка сэр Пертолоп, и встретился с ним сэр Лайонел, и тут сэр Пертолоп, зеленый рыцарь, поразил сэра Лайонела, брата сэра Ланселота. Все это заметили благородные герольды, объявили его победителем и восславили его имя. Тогда сэр Блербарис скрестил свое копье с копьем сэра Гарета, но от этого же своего удара сэр Блербарис упал на землю. Когда сэр Галиходин увидел это, он бросил вызов сэру Гарету, но сэр Гарет и его поверг на землю. Тогда сэр Галихуд вынул меч, чтобы отмстить за своего брата, но сэр Гарет точно так же поразил и его, и сэра Дайнадэна, и его брата ля Кот-Мэл-Тэла, и сэра Саграмора Желанного, и сэра Додинаса Свирепого – все они были поражены одним рыцарем. Король Ирландии Эгвизэнс поразился, увидев все подвиги Гарета, но не знал, кто был этот рыцарь, так как тот всякий раз менял свой цвет: то у него был зеленый цвет, то синий. При каждом следующем поединке он менял свой цвет, так что ни король, ни рыцари не могли его узнать. Тогда сэр Эгвизэнс, король Ирландии, встретился с сэром Гаретом, и сэр Гарет сбросил его с лошади вместе с седлом. Тогда на бой выехал король Шотландии, Карадос, и сэр Гарет тоже сбросил и его с лошади. Точно так же он поступил и с Уриэнсом, королем Гора. Затем выехал сэр Багдемагус, и сэр Гарет сбросил на землю и его, и его коня. Тогда сын Багдемагуса, Мелиганус, сразился с сэром Гаретом по-рыцарски и сломал о него свое копье. Но вот сэр Галахолт, благородный принц, громко воскликнул: «Многоцветный рыцарь, ты прекрасно бился на копьях, теперь я хочу сразиться с тобой, приготовься!» Сэр Гарет, услышав его, взял большее копье, и они стали сражаться друг с другом, и принц направил на него свое копье; но сэр Гарет так сильно ударил его по левой стороне шлема, что принц закачался и упал бы на землю, если б его люди не поддержали его. «Поистине, – сказал король Артур, – этот рыцарь многих цветов – прекрасный рыцарь!» Затем король подозвал к себе сэра Ланселота и попросил его сразиться с этим рыцарем. «Сэр, – сказал Ланселот, – мое сердце запрещает мне сражаться сегодня с рыцарем, который совершил столько подвигов за один день; если какой-либо рыцарь так много достигает в один день, то со стороны другого рыцаря нехорошо отнимать у него заслуженный успех, а в особенности тогда, когда этот рыцарь столько трудился: несомненно, что дама его сердца здесь и она, наверное, предпочитает гордиться его подвигами; я вижу, что он приложил все усилия, чтобы совершить эти великие подвиги, и, по-моему, – прибавил сэр Ланселот, – он должен сегодня в полной мере пользоваться заслуженными почестями, хотя я мог бы лишить его этого, но я не хочу этого делать.

В этот день случился маленький неприятный эпизод, который я из государственных интересов вычеркнул из записок моего попа. Вы, конечно, видели из записок, что Гарри храбро сражался со всеми. Под именем Гарри я подразумеваю сэра Гарета. Гарри – это уменьшительное имя, которым я его называл; это означало, что я питал к нему глубокую привязанность, и на это были свои причины. Но я ни при ком не произносил это уменьшительное имя; он был благородного происхождения и не вынес бы подобной фамильярности от меня.

Теперь продолжаю. Я, как королевский министр, сидел в своей отдельной ложе. Сэр Дайнадэн, в ожидании своего выхода на арену, пришел ко мне в ложу поговорить; он постоянно вертелся около меня, потому что я был чужестранец и он нуждался в новом слушателе своих шуток, до такой степени застарелых и утомительных, над которыми всегда смеялся один рассказчик, а остальные только уныло терпели. Я же всегда старался насколько возможно откликаться на его остроты, я чувствовал к нему искреннюю и глубокую признательность; на это была особая причина: по какой-то случайности сэр Дайнадэн знал один анекдот, который я ненавидел, хотя очень часто слышал в своей жизни, но он избавлял меня от него. Этот анекдот приписывали одному из великих юмористов, который когда-либо появлялся на американской земле – от Колумба до Артимеса Уорда. Речь шла об одном лекторе-юмористе, который в течение целого часа угощал свою невежественную аудиторию остроумнейшими шутками, но никогда не возбуждал смеха; когда же он уже собрался уходить, то несколько седовласых слушателей радушно пожали ему руку, сказав, что это самая забавная вещь, какую они когда-либо слышали, «но мы все удерживались от смеха в течение всего богослужения, так как считали это неподходящим». Я слышал, как рассказывался этот анекдот сотни, тысячи, миллионы и биллионы раз, и всегда только проклинал его. Теперь представьте себе мое чувство, когда я вдруг услышал, что этот немолодой глупец отрыл его из мрака традиций, в доисторическом периоде, и рассказывал его за пятьсот лет до начала Крестовых походов. Только он окончил, как явился прислужник; и вот он, фыркая, как демон, грохоча и звеня, вышел из моей ложи, и я потерял сознание. Несколько минут я не мог прийти в себя и открыл глаза только тогда, когда сэр Гарет нанес ему ужасный удар, и я совершенно бессознательно произнес: «Хоть бы его убили!» Не успел еще я окончить фразы, как сэр Гарет размахнулся и вышиб из седла сэра Саграмора Желанного; сэр Саграмор услышал мое восклицание и подумал, что оно относится к нему.

Если кто-либо из таких людей заберет себе что-нибудь в голову, то его не переубедишь. Я знал это и ради спасения своей жизни не стал входить с ним ни в какие объяснения. Как только сэр Саграмор поправился, он объявил мне, что нам нужно свести с ним кое-какие счеты и назначил день – через три или четыре года; поединок должен был состояться на том самом ристалище, где ему было нанесено оскорбление. Я сказал, что приготовлюсь к тому времени, когда он вернется обратно. Видите ли, он отправлялся на поиски Святого Грааля. Все здесь время от времени отправлялись в такое путешествие. Оно всегда длилось несколько лет. Они постоянно уезжали и блуждали неизвестно где; никто из них, конечно, понятия не имел, как добраться до Святого Грааля. Ежегодно, однако, отправлялись целые экспедиции на поиски Святого Грааля, а на следующий год посылались вспомогательные экспедиции на розыски прошлогодних. В этих походах гонялись за славой, а не за деньгами. Они вздумали и меня тянуть за собой! Но я только улыбался.