Янки из Коннектикута при дворе короля Артура (др. изд.)

Твен Марк

Часть первая

Глава I

Камелот

«Камелот… Камелот! – повторял я сам про себя. – Право, не помню, чтобы я когда-либо слышал такое название».

Перед нами был приятный, спокойный летний ландшафт, привлекательный, как грезы, но тоскливый, как воскресенье. Воздух благоухал ароматами цветов, наполнялся жужжанием насекомых, щебетанием птиц, но нигде не видно было людей; осмысленная жизнь точно застыла в этом уголке; тут не видно было движения повозок… словом, ничего, решительно ничего. Дорога походила скорее на извилистую тропинку со следами лошадиных копыт и с колеями, оставленными колесами по обеим сторонам в траве – колесами, у которых, по-видимому, ободья были не шире ладони.

Но вот показалась хорошенькая девочка лет десяти, с целым лесом густых золотистых волос, ниспадавших волнами на ее плечи. На голове

у нее был венок из красных маков. Девочка была так прелестна, что я никогда не видел ничего подобного. Она шла медленно, не торопясь, и на ее лице было выражение полного спокойствия. Но человек из цирка – как я это предполагал – не обратил на нее ни малейшего внимания, он даже, как мне показалось, вовсе и не видел ее. А она, она тоже нисколько не удивилась его странному одеянию, точно она постоянно встречала таких людей в своей жизни. Она прошла мимо него так же равнодушно, как прошла бы мимо стада коров. Но лишь только она заметила меня, как в ней произошла большая перемена! Она подняла руки и остановилась как вкопанная: ее маленький ротик раскрылся от удивления, глаза испуганно расширились – в это время девочка была воплощением удивленного любопытства, смешанного со страхом. Она стояла и смотрела на нас до тех пор, пока мы не повернули за угол лесной дороги и не скрылись у нее из виду. Меня удивило то обстоятельство, что девочка остановилась и пристально смотрела на меня, вместо того чтобы обратить внимание на моего спутника. Она смотрела на меня, как на какое-то зрелище, совершенно пренебрегая своим собственным видом, – это была вторая, поразившая меня вещь, наконец, такое отсутствие великодушия в таком юном возрасте также немало изумило меня и дало пищу моим мыслям. Я шагал вперед как во сне.

По мере того как мы приближались к городу, начали проявляться и признаки жизни. Нам стали попадаться нищенские хижины с соломенными крышами, а за ними – небольшие поля и садовые куртины, более или менее возделанные. Тут были и люди: мужчины с загорелыми лицами, с длинными жесткими курчавыми волосами, падавшими им на лицо, так что эти люди походили на животных. Как мужчины, так и женщины были в грубой холщовой одежде, спускавшейся ниже колен; некоторые из мужчин и женщин носили на шее железные ошейники. Все девочки и мальчики бегали голые, и на них никто не обращал внимания. Все эти люди останавливались и смотрели на меня, говорили обо мне, бежали в свои хижины и сообщали членам своей семьи о моем появлении, чтобы и те могли поглазеть на меня. Однако, казалось, никто не обращал особого внимания на моего спутника, ему только униженно кланялись, а он даже не отвечал на их поклоны.

В городе стояло несколько каменных домов без окон; эти здания гордо возвышались между хижинами с соломенными крышами; улицы скорее представляли аллеи с тенистыми сводами и не были вымощены; масса собак и голых ребятишек грелись и играли на солнце, шумели, нарушая общую тишину; там и сям бродили свиньи, с удовольствием роясь повсюду, а одна из них, порывшись в дымящемся навозе, затем устроилась посередине вонючей кучи на главной улице и стала кормить своих поросят. Но вот издали послышались звуки военной музыки; они все более и более приближались, а вот уже стала видна вся кавалькада: всадники все в шлемах с развевающимися перьями, с блестящим вооружением, с развернутыми знаменами, в богатой одежде; лошади в дорогих седельных уборах. Вся эта кавалькада проехала мимо роющихся свиней, голых ребятишек, развеселившихся собак и бедных хижин, составляя со всем этим поразительный контраст. Мы отправились следом за этой блестящей кавалькадой по одной извилистой аллее, затем по другой, и все мы поднимались вверх, пока наконец не достигли открытой для ветров вершины, на которой возвышался громадный замок. Затем раздался звук рога; затем протрубил рог в ответ. Потом начались переговоры, ответили нам со стен, где ходили взад и вперед вооруженные воины в латах и касках, с алебардами на плечах; над ними развевались знамена с грубыми изображениями драконов, а лица этих людей были так же суровы, как эти драконы. По окончании переговоров заскрипели и отворились большие ворота, подъемный мост опустили, и глава кавалькады выехал вперед, под грозные своды; мы последовали за кавалькадой и очутились посреди большого мощеного двора. Со всех его четырех сторон возвышались башни и бастионы, очертания которых отчетливо выделялись на голубом небе; все стали спешиваться, потом начались обоюдные приветствия с большими церемониями; поднялась веселая суета, все бегали туда и сюда. Шум, говор, смесь различных цветов одежды, волнение и неразбериха, постоянное движение – все это, казалось, доставляло присутствующим удовольствие.

Глава II

Двор короля Артура

Наконец мне удалось ускользнуть в сторону от моего спутника, я подошел к одному человеку с простоватой физиономией и, дотронувшись до его плеча, сказал самым радушным тоном:

– Сделайте мне небольшое одолжение, друг, объясните мне, служите ли вы в этом убежище или пришли сюда навестить кого-нибудь из родных?

Он как-то тупо посмотрел на меня и сказал:

– Но вот что, прекрасный сэр, ты мне кажешься…

– Хорошо, – ответил я, – теперь, я вижу, что вы тоже больной.

Я пошел дальше, присматривая кого-нибудь, кто был бы в здравом уме и мог бы пролить свет на все это непонятное, что происходило вокруг. Наконец мне показалось, что я набрел на такого человека, и, подойдя к нему, я тихо сказал ему на ухо:

– Нельзя ли мне повидать главного смотрителя на одну минуту?.. Только на одну минуту…

– Прошу тебя, оставь!

– Оставить? Что?

– Не мешай мне, если это выражение тебе больше нравится.

И он объяснил мне, что он младший повар и не может сейчас долго заниматься разговором, хотя в другое время он будет рад со мной поболтать, так как ему очень хочется узнать, где я нашел себе такую одежду. Уходя от меня, он указал мне на одного человека, сообщив, что у этого достаточно времени и он непременно поговорит со мной. Это был стройный, высокий юноша в красновато-желтых штанах, что ему придавало сходство с раздвоенной морковкой; остальной его наряд состоял из голубого шелка, отделанного великолепными шнурами, с широкими рукавами; у него были длинные желтые локоны, а на голове темная атласная с перьями шапочка, надвинутая на одно ухо. Судя по его глазам, это был добродушный малый, а судя по его походке, он был вполне доволен собою. Впрочем, он был достаточно красив, чтобы гордиться этим. Он подошел ко мне, улыбаясь, и смотрел на меня с нескрываемым любопытством; затем он сказал, что пришел собственно за мной, и сообщил мне, что он глава пажей.

– Проходи своей дорогой, – ответил я ему, – ты не глава – не более как одна строчка!

Это было слишком грубо, но я сильно разозлился. Однако он нисколько не рассердился; по-видимому, юноша даже и не понял, что с ним дурно обошлись. Он начал болтать и радостно смеяться, как обычно беззаботно болтают и смеются легкомысленные юноши. Мы прогуливались по двору и через несколько минут уже чувствовали себя как старые приятели; он задавал мне множество вопросов обо мне самом, о моей одежде, но, не дожидаясь ответа, перебивал меня и переводил разговор на другую тему, точно он вовсе и не ожидал от меня никакого ответа, пока, наконец, не сболтнул, что родился в начале 513 года.

Тут я вздрогнул, ощутив, как по всем моим членам пробежал какой-то неприятный холод! Я остановился и робко спросил:

– Может быть, я плохо расслышал. Повтори то, что ты сказал, но только медленнее. В каком году ты родился?

– В пятьсот тринадцатом.

– В пятьсот тринадцатом! Но этого не может быть! Слушай, дружок, я чужестранец; у меня здесь нет ни друзей, ни родных, будь честен и добросовестен по отношению ко мне. Ты в полном рассудке?

Он ответил, что в своем уме.

– А все эти люди тоже в здравом уме? – Он ответил утвердительно, они тоже в своем уме.

– Так это не убежище? Я имею в виду, это не больница, где лечат сумасшедших?

Он возразил, сказав, что это вовсе не дом умалишенных.

– Хорошо, – ответил я, – если это действительно так, значит, я или лунатик, сам сошел с ума, или случилось нечто ужасное. Теперь скажи мне честно и правдиво, где я теперь?

– При дворе короля Артура.

Я подождал с минуту, чтобы хоть несколько свыкнуться с этой мыслью, и затем спросил:

– Следовательно, согласно твоему заявлению, какой же теперь у нас год?

– Пятьсот двадцать восьмой, девятнадцатое июня.

У меня сердце так и упало, и я пробормотал:

– Теперь я никогда больше не увижу своих друзей, никогда, никогда больше. Еще более тысячи трехсот лет осталось до их рождения.

Мне показалось, что я должен поверить юноше, – сам не зная почему. Во мне было нечто, что верило ему, а именно мое сознание, как вы это называете; но мой рассудок верить ему отказывался. Мой разум тотчас начинал волноваться, и это было совершенно естественно. Я решительно не знал, как справиться со своим разумом. Я хорошо понимал, что все свидетельства и объяснения окружающих меня теперь людей ни к чему не приведут – мой разум назовет их сумасшедшими и отвергнет все их доказательства. Но тут мне в голову случайно пришла одна идея, я вспомнил об одном обстоятельстве. Я знал, что единственное полное солнечное затмение в первой половине шестого столетия было 21 июня 528 года, и началось оно в три минуты после 12 часов пополудни. Я также хорошо знал, что не предполагалось никакого солнечного затмения в текущем, как я считал, 1879 году. Следовательно, вместо того чтобы ломать над всем этим голову, мне нужно только подождать двое суток, чтобы убедиться, правду ли мне сказал этот юноша.