Яноама
Шрифт:
Ближе к ночи вдали послышался шум мотора. «Эдуардо, это Эдуардо!» — закричали мужчины иньеветери. Они к этому времени вернулись из лесу. Эдуардо зашел в тапири взять людей, которые помогли бы ему связать лианами срубленные им кедры. Трое иньеветери пошли помочь ему сделать плот. На следующий день они вернулись. Впереди плыл плот, а за ним — моторная лодка. Я взяла на руки двух младших сыновей и побежала к берегу. Я была совсем голая, но мне не было стыдно. Я подумала: «Если буду стыдиться белого, никогда отсюда не выберусь. А когда куритатери и витукайатери узнают, где мы прячемся, они нагрянут и убьют нас».
Жена белого, которого звали Хуан Эдуардо, вылезла из лодки. Я сказала ей по-испански: «Скажите, куда вы плывете?» «В Сан-Фернандо».— «Я
«Конечно, могу. Карлос Валеро мой друг, у него в Сан-Фернандо дом. Он там живет».
Хуан Эдуардо протянул мне куйю с маниокой. Но мне не хотелось есть, мне не терпелось уплыть отсюда. Жена Хуана Эдуардо достала одно из своих платьев и протянула мне. Я схватила детей, усадила их в лодку, потом села сама. Подбежал Акаве. Я сказала ему: «Оставайся, если хочешь, возьми двух своих детей. Тут у тебя есть родные и друзья. А у меня и у двух моих сыновей здесь нет никого». Я не могла простить Акаве все зло, которое он мне причинил. «Нет, я поеду с вами»,— сказал Акаве. Он очень боялся мести соплеменников.
Мы все сели в моторную лодку. Хуан Эдуардо велел индейцу макиритаре заводить мотор. Когда эта моторная лодка быстро уносила меня все дальше от берега, сердце мое стучало радостно и громко. Я уже видела себя в материнском доме.
ПЛОХОЙ МИР БЕЛЫХ
Спустя три дня мы приплыли в Тама-Тама, а оттуда добрались до владения Хуана Эдуардо, у которого было два своих дома. Потом Хуан Эдуардо сам отправился в Сан-Фернандо-де-Атабапо и рассказал миссионерам мою историю. Сразу же прибыла моторная лодка миссионеров. Я мучилась животом, и меня отправили в больницу. Монахини дали нам одежду. Когда мне стало получше, меня отвезли к двум миссионерам и доктору. Они задали мне множество вопросов, но я тогда ничего не смогла им рассказать, потому что почти забыла испанский.
Я вернулась в дом Хуана Эдуардо. Однажды к берегу пристала моторная лодка. В ней сидел мой брат Анисио, работавший на антималярийной станции. Ему сказали: «Анисио, тут твоя сестра». «Как ее зовут?»,— спросил он. «Елена».— «Я ее не знаю, завтра вернусь, тогда поговорим». Наутро он снова приплыл на моторной лодке с несколькими друзьями. Эдуардо позвал меня. Мне было ужасно стыдно. Эдуардо сказал брату: «Это твоя сестра. Я нашел ее в лесу. Решай сам, что делать — сразу забрать ее или вызвать отца». Анисио ответил: «Я не могу ее забрать, мне нужно работать. Сегодня же пошлю телеграмму». Он спросил меня имя отца, матери, братьев. Я ответила: «Моего отца зовут Карлос, мать — Клеменсия да Сильва, одного из моих братьев зовут Луис Валеро, другого — Анисио, сестру — Анна Тереза». Он все записал, потом сказал: «Точно, ты моя сестра. Отец с матерью недавно уехали отсюда. Власти узнали, что мы не венесуэльцы, и отправили их в бразильский город Манаус за документами». Мой отец потерял все документы, когда однажды перевернулась лодка, у матери их вообще никогда не было. Как видно, без документов у белых жить нельзя. Анисио отнесся к нам неплохо. Он купил четыре куска материи для меня и дал Акаве одежду.
Мои родители получили телеграмму на пути в Манаус. Вернулся отец через пятнадцать дней, так что встретились мы не сразу. Мой брат Луис написал из Манауса, что не советует нам приезжать. И вообще мне незачем было возвращаться. Я должна была остаться в лесу с индейцами. Я разрыдалась от горя и ярости. Когда мы наконец встретились, Акаве сказал моему отцу, попросив меня перевести: «Возьми этого мальчика, вырасти его, потом, когда ты станешь совсем старым, он будет тебе другом. Я не хочу, чтобы он голодал и мучился, потому что очень его люблю». Он взял на руки своего старшего сына, которого теперь зовут Карлинхос, и протянул моему отцу. «Я, верно, вернусь к своим,— продолжал он.— Твой отец должен растить моего сына, никому другому его не отдавай».
На время я осталась у монахинь. Однажды пришло письмо из Манауса. Братья писали, что мать все время плачет — хочет меня видеть. Я попросила написать, что если она в самом деле хочет меня видеть, пусть приезжает сюда, в Тапурукуара. Я к братьям не поеду. Но сестра-монахиня сказала мне: «Мать есть мать». К тому времени Акаве вернулся к индейцам кохорошиветари, и я отправилась в Манаус. Когда я увидела братьев, то выложила им все, что думала: «Я не по своей воле попала к индейцам. Они меня похитили, а потом мне никак не удавалось бежать. А мои дети чем виноваты? Хорошо же вы меня встретили!» Я заплакала. Братья стали оправдываться, что написали так, потому что были злы на индейцев. Особенно Луис.
«Он бежал вместе со мной (я говорила об Акаве) и помог мне. Без него я бы так и осталась в лесу. Вы куда хуже, чем он». Когда я теперь вспоминаю об этом, Луис начинает злиться. Но как я могу это забыть! Ведь я с такой радостью ждала встречи с родными, а они причинили мне столько горя. Я долгое время пробыла у миссионеров в Тапурукуара. Но однажды пришли индейцы с реки Марауйа и сказали, что Акаве хочет забрать своих сыновей. Тогда я перебралась в Манаус. Брат сидел без работы. Чтобы мне было на что жить, я нанялась в прислуги. Инспектор по делам индейцев вызвал меня и сказал, что мои дети будут учиться на государственный счет. Но он солгал — просто ему хотелось услышать мою историю. Власти мне много всего пообещали, но так ничего и не сделали. Если бы я не нашла работу, мои дети умерли бы с голоду. Лишь монахини время от времени давали мне молока, немного риса и маниоки. Однажды к нам в дом пришел журналист. Он хотел, чтобы я рассказала свою историю. Брат сказал: «Сестре не больно-то приятно рассказывать о своих мучениях. Вы напишете, а она и гроша не получит. Это несправедливо». Журналист быстро ушел. Потом газеты рассказали обо мне тьму всяких небылиц и глупостей.
Например, они написали, что правительство нам поможет, даст нам отдельный дом, мои дети смогут учиться бесплатно. Все это было сплошным враньем. Однажды ко мне пришла важная сеньора и сказала: «Ты поедешь в губернаторский дворец». Я ответила, что не умею говорить. Но за мной все равно приехали и отвезли во дворец. Губернатор и два его помощника сидели за длинным столом. Женщина, которая меня привезла, спросила у губернатора, не поможет ли он определить моих детей в церковную школу. Он ответил, что ничем не может помочь, и сказал: «Мы никому не в состоянии помогать». И добавил: «А ты поищи работу. Детей окрести и постарайся отдать в школу». «Ну, а если не найду работу?» — спросила я. «Если не найдешь, возвращайся с детьми в лес». Так прямо и сказал. От гнева я расплакалась. Когда мы вышли, я сказала сеньоре: «Я не хотела идти. Зачем ты меня привела? Чтобы поглумиться надо мной?» «Я прочитала в газетах, что власти хотят тебе помочь. Поэтому и привела»,— растерянно ответила эта женщина.
Потом я пошла к священникам, но они ответили, что не могут принять детей в свою школу, потому что они совсем неразвитые. Может, миссионеры в Тапурукуара и приняли бы моих детей. Но туда часто приходили индейцы с реки Кауабури, и потому я боялась их там оставить.
Тогда я отправилась к баптистам; меня встретил американец с женой. Его жена сказала, что возьмет меня к себе в услужение. «А завтра окрестим твоих детей»,— добавила она. Утром они окрестили моего старшего сына Марамаве, дали ему имя Хозе и взяли в свою церковную школу. Купили ему форму, ботинки, тетради, карандаши. Я работала у американки, и она давала мне немного денег, которых хватало лишь на то, чтобы купить мыло, маниоковую муку, малость рису и сахару.