Янтарная Цитадель

Уоррингтон Фреда

– Ваше величество, – начал Вальнис, тот, что повыше, – мы пришли со всею поспешностью…

– Обождите, – прервал его Гарнелис.

– Государь?

– Или вы не видите, что я занят? Обождите, покуда я не освобожусь от беседы с моим архитектором. Лафеом, продолжай.

Лицо Керовена не дрогнуло, но Вальнис явно был потрясен, и не сразу послушно склонил голову.

– Как повелит государь.

Примолкший было архитектор продолжил свой рассказ о стройке. Вмешательство его не смутило, и рассказ его не стал короче или беглее.

Лафеом не смолкал

еще с четверть часа. Воеводы ждали; поначалу спокойно, потом начали мять в руках шапки и переглядываться. Носильщики устало переминались с ноги на ногу. Владыка Поэль хлестнул их взглядом, и все четверо понятливо замерли по стойке «смирно». Только когда Лафеом закончил, Гарнелис взмахом руки отпустил его. Архитектор свернул чертежи, подхватил рулон под мышку, и вышел, точно ничего особенного не случилось.

– Н-ну? – спросил Гарнелис.

Поэль кивнул воеводам. Вальнис покосился на Керовена, и оба, сложив руки на груди, выступили вперед.

– Государь, – трясущимся голосом начал Вальнис, – мы нашли его укрывище в подземельях нижегородского храма. Мы сделали все, чтобы взять его живым, однако он сопротивлялся долго и отважно. Это мой меч лишил его жизни. За то я молю о прощении. Коли мы дурно послужили царю, мы готовы принять кару.

Гарнелис вздохнул.

– Нет, воевода. Мой приказ был «взять его живым или мертвым». Преступление его было страшнейшим: предательство державы. Вы получите должную награду.

Но царь заметил, какими испуганными, подозрительными взглядами обменялись Вальнис и Керовен. Почему, ну почему они сомневаются в нем?

– Войдите, – обратился царь к носильщикам. – Тело его поместите на мраморный помост в дальней стены. Я приказал подготовить его заранее. Обстоятельства его гибели под страхом смерти должны сохраняться в строгой тайне! Я не желаю покрыть его имя позором. Будет объявлено лишь, что он скончался от внезапной хвори.

В молчании внесли солдаты свою ношу. На носилках, укрытое пурпурно-золотой парчой, лежало тело царевича Галеманта. Даже теперь он был красив; кто-то откинул темные волосы с бледного, сурового лица. Сорок девять лет ему исполнилось. Вглядываясь в родное лицо, Гарнелис ощутил укол тьмы в сердце, но чувство это казалось давно прошедшим. Он знал, но никак не мог ощутить, что на помосте лежит его наследник. Его единственный сын. Мертв.

Позднее, когда померк закат, царь Гарнелис размышлял над доской для игры в метрарх. Собственно, следующий ход был очевиден. Царь двинул золотую башню через всю паутину на дальний край доски, и объявил победу.

– Государь, едва ли я могу соперничать с вашим мастерством, – нервно прошептал его противник, молодой новобранец. – Желаете ли еще партию?

– Да, сыграем еще. Ты достойный противник, Трионис.

Игра затягивала Гарнелиса, и отказаться от этого ощущения царь не мог. Светловолосый юноша дрожащими пальцами принялся заново расставлять фигуры двумя противостоящими дугами – янтарной и лазуритовой. Башня, солнце, звезда, три луны, жрец, жрица, змей, воины на крохотных

конях… Тишину в палате нарушали лишь стук фигур по доске да дыхание самого Гарнелиса.

Покой взорвали голоса за дверью, невнятные, смутные.

– Ваше величество – ее величество царица Мабриана! – возгласил прислужник.

Гарнелис слышал, как вошла его супруга, но глаз с доски не сводил. Он не желал думать ни о чем ином, как о расположении фигур на перекрестьях паутины. Трионис поднял взгляд, вскочил на ноги, поклонился.

– Сядь! – прикрикнул на него Гарнелис. – Твой ход.

– Государь! – Покраснев от стыда, юноша шлепнулся обратно.

– Дорогой мой, – прошептала Мабриана.

Гарнелис смолчал.

Царица подошла поближе. Желтые шелковые юбки шуршали по полу.

– Дорогой мой, – прошептала она. – Я пришла увидать тело нашего сына. Не отошлешь ли этого юношу?

Царь медленно поднял взгляд. Черные ленты были нашиты на ее юбку, черным и серебряным кантом отделаны корсет и широкие рукава. Седые волосы собраны под украшенную опалами сетку. Лицо ее, покрасневшее от рыданий, было однако, спокойно. Прирожденное достоинство не позволило царице выйти на люди, прежде чем иссякнут слезы.

– Я играю. Посмотреть на труп тебе никто не запретит.

Мабриана воззрилась на него, задохнувшись, и боль в ее глазах промелькнула так быстро, что Гарнелис едва заметил ее.

– Я желаю поговорить с тобой наедине.

– Все, что ты можешь сказать, может быть сказано при этом слуге или при любом другом.

Тонкая, изящная шея дрогнула, когда царица сглотнула.

– Пусть будет так. Я не желаю спорить с тобой ни при наших подданных, ни при нашем сыне.

В дальнем конце палат вокруг помоста с телом Галеманта выставили двенадцать толстых белых свечей на высоких подставках. Их пламя сплетало смутный кокон, сдерживающий тьму. Мабриана вступила в этот мрачный круг, и тени потянулись от ее пальцев, когда она протянула руку к лицу сына.

Рука новобранца, двинувшая вперед одну из лун, тряслась. Гарнелис знал, что юноша напуган и смущен, но почему-то не сочувствовал ему. Синие и золотые фигуры плясали перед глазами. Мабриана помолчала немного, а, когда заговорила, голос ее готов был сорваться.

– Когда ты услыхал, что он мертв? Ты знал прежде, чем они принесли тело?

Царь вздохнул.

– Да. Мне сообщили за несколько часов до того, как доставили тело.

– Ты не сказал мне, – прошептала она.

Гарнелис не ответил.

– Как ты мог смолчать? – вскричала Мабриана.

– А как я мог сказать?! – воскликнул царь.

Он двинул вперед свою жрицу, сметая с доски луну Триониса.

Долгое молчание.

– Он хотя бы с нами, – прошептала Мабриана, словно бы разговаривая с собой. – Мы хотя бы знаем точно. Не как с Гелананфией. Мне все мерещится, как ее тело носит по морскому дну, и волосы колышутся, как водоросли, и рыбы объедают ее плоть, и морские змеи оплетают тело. Я не могу думать о том, как она погибла, и не могу перестать.