Янтарная комната
Шрифт:
— Ладно, пусть войдёт.
Там, в лесу, незадолго до того, как младший лейтенант Вехов хотел выстрелом разнести голову девушки, произошло нечто неожиданное. Шпионка лишь сказала: «Речь идёт о Янтарной комнате», и это короткое предложение полностью изменило ситуацию. Вехов опустил пистолет и несколько раз сглотнул, будто в горле пересохло. Потом покосился на Золотвина и других красноармейцев, столпившихся вокруг в ожидании казни, и решил не показывать слабости и прежде всего сострадания.
— Ну ладно! — хрипло сказал он. — Какая разница — сейчас или через пару часов? Тебя всё равно расстреляют! Золотвин и Никитин, доставьте её к командующему.
Он даже рискнул и выделил в их распоряжение грузовик, хотя за такое генерал Зиновьев мог и устроить нагоняй. Янтарная комната — эти слова подействовали, как заклинание. Если и правда шпионка как-то связана с Янтарной комнатой, то Зиновьев должен её выслушать, а потом решить, как с ней поступить.
— Если вздумаешь сбежать… — решил предупредить он, но девушка лишь покачала головой.
Рана на ее голове перестала кровоточить, на лбу запеклась красная корка.
— С какой стати мне бежать, товарищ?
— Я тебе не товарищ, шлюха! — выругался Вехов. — Ты вообще знаешь, что такое товарищ?! Это — честь! Не марай мою честь…
После этих слов он ударил девушку с такой силой, что ее голова мотнулась в сторону, и Золотвину показалось, будто она оторвётся от шеи. Показав этим ударом свою подлинную сущность, Вехов развернулся и подошёл к лежащей на боку машине со сломанной осью, приняв решение ехать в Пушкин. Эти восемь машин уже никому не были там нужны, но младший лейтенант Вехов об этом еще не знал.
Он приказал запустить моторы, сел в кабину первого грузовика, и после длинного гудка колонна двинулась в путь.
Вехов не знал о том неприятном факте, что едет прямо навстречу наступающим немецким частям.
Дверь рабочего кабинета Зиновьева открылась, адъютант Ковалёв кивнул, и девушка вошла. Выглядела она в точности так же, какой ее нашел Вехов — платье не стало чище.
Зиновьев презрительно поморщился и жестом велел ей не подходить ближе. Ему почудился запах плесени и гнили, но больше всего поразил вид этой девицы: шинель, платье сестры Красного креста, сальные космы волос, лицо с широкими скулами, ноги в толстых чулках и крепких ботинках. «Интересно, как она будет выглядеть, если её отмыть? — подумал он. — Снять с неё это кошмарное платье, причесать, может даже подкрасить? Наверняка из-под этой грязи появилась бы красавица».
— Что дальше? — спросил он не слишком дружелюбно. — Хотите сделать признание? Вы понимаете по-русски?
— Это мой родной язык. — Девушка посмотрела на Ковалёва. — Могу я снять шинель? Здесь очень жарко. Я её надела, потому что в землянке было холодно.
— Ты сотрудничаешь с немцами, верно?! — холодно спросил Зиновьев. — И хотела перейти к фашистам!
— Я хотела дождаться, пока они пройдут. Немцы будут здесь через пару дней…
— А, ты хорошо информирована. — Генерал повернулся к адъютанту. — Она хотела дождаться, пока они пройдут. Ещё один способ перейти на сторону противника.
Он снова посмотрел на девушку.
— И почему в таком случае ты здесь? Надеешься, что я тебя пожалею? Это глупо, ведь ты враг народа.
— Меня зовут Яна Петровна Роговская.
— Имя настоящее?
— Настоящее. Моего отца звали Пётр Борисович Роговский.
Генерал коротко, еле заметно вздрогнул. Он наклонился над столом и снова внимательно осмотрел девушку сверху донизу. «Маловероятно, — подумал он. — Это наверняка наглая ложь».
— Роговский? Эксперт по живописи девятнадцатого столетия в Эрмитаже?
— Да, это мой отец. — Она сняла шинель, бросила её на пол и стояла теперь перед Зиновьевым в одежде немецкой медсестры. Без грязной, бесформенной шинели она выглядела по-другому, даже в заляпанном платье. У неё была хорошая фигура со стройными бёдрами и отчётливо обозначенными выпуклостями под платьем и нагрудником передника. — Три месяца назад он умер от сердечного приступа. Не смог пережить нападения немцев на нашу страну.
Генерал Зиновьев сложил руки над картой Ленинграда и окрестностей. Конечно, он знал Роговского, и раза три виделся и разговаривал с известным специалистом. Один раз — когда он благоговейно сидел перед картиной Тициана, второй раз — в зале импрессионистов, а последний — перед Леонардо да Винчи. Они разговаривали о картинах и их гениальных мастерах. Разве в такой беседе может зайти речь о дочери по имени Яна?
— Продолжай, — сказал Зиновьев чуть мягче. — Чего дочь Роговского хочет от немцев?
— Я собираюсь выйти замуж за Николая Вахтеровского.
— Мне это имя ни о чём не говорит.
— Это сын Михаила Игоревича Вахтеровского.
— Я его не знаю.
— Его настоящее имя Михаил Вахтер. Он смотритель Янтарной комнаты в Пушкине.
Зиновьев подался вперёд и навис над картой, как для прыжка, под глазом дернулась мышца.
— Присматривал за Янтарной комнатой? — Голос генерала прозвучал громче обычного, и Ковалёв обратил на это внимание.
— Я должна всё вам рассказать, товарищ генерал.
Яна огляделась. У неё вдруг подогнулись колени, и она едва устояла на ногах.
«Он поверил мне, — подумала она, схватившись за Ковалёва. — Меня не расстреляют, я выживу и выполню свой долг».
Генерал, письменный стол, окна, лепнина на стенах и потолке закружились перед ее глазами. Прежде чем Зиновьев успел среагировать, она отпустила Ковалёва, потянулась к стоящему рядом позолоченному креслу, обтянутому красной парчой, и рухнула в него.
— Это длинная история, — сказала она, стараясь, несмотря на слабость, говорить отчётливо. — Наследие, которому уже двести двадцать пять лет.
— Рассказывайте, Яна Петровна. — Зиновьев подал знак Ковалёву. — Принеси водки и чего-нибудь закусить, быстро.
Ковалёв кивнул, развернулся кругом и вышел. «Что происходит? — задумался он, когда подозвал ординарца и передал ему поручение генерала. — Почему вдруг всё изменилось? Она была в немецкой шинели, пряталась в землянке. Да будь она хоть дочкой Сталина, если она перебежала к врагу, её нужно расстрелять».