Янтарная комната
Шрифт:
— Это же немецкая фамилия.
— Я немец, герр генерал.
— И работаете у большевиков?
— Уже двести двадцать пять лет, герр генерал.
— Чёрт возьми! — в голосе фон Кортте прозвучали насмешливые нотки. — А выглядите не таким уж старым. — Он смеялся над своей собственной шуткой ровно три секунды и снова стал серьёзным. — В вопросах искусства я полный невежда, — признался он. — Янтарная комната… Я никогда о ней не слышал. Она известна в художественных кругах?
— Это самое крупное и ценнейшее произведение искусства. Она неповторима. Больше никогда не создадут ничего подобного.
— И вы думаете, что о местонахождении комнаты ничего неизвестно? Что ваши укрытия из досок имеют смысл… сейчас, когда Пушкин в наших руках и навсегда останется нашим? Пройдёт немного времени, и сюда прибудет комиссия экспертов, снимет доски и воскликнет: «Ага! Ого!» Начнутся звонки Гитлеру, рейхсляйтеру Борману, министру иностранных дел фон Риббентропу, рейхсмаршалу Герингу, рейхсляйтеру Розенбергу — вам знакомы эти имена?
— Только Гитлера и Геринга. Здесь, в Пушкине, мы жили замкнуто. Нас мало интересовала Германия. Мы работали во дворце, следили за многочисленными залами, мебелью, полом и коврами, кое-что чинили при необходимости, ухаживали за садом… Какое нам дело, что происходит за стенами Екатерининского дворца?
— Это весьма распространённая ошибка, ходить в шорах и смотреть только в одном направлении.
Генерал фон Кортте вернулся в великолепный вестибюль с мраморными фигурами, чудесной лестницей, потолочной лепниной и единственным в своём роде наборным паркетным полом.
Вахтер последовал за ним. От слов фон Кортте ему не стало спокойнее, напротив, его забота о комнате приобрела новое направление, и на сердце стало тревожно.
— Вы думаете, герр генерал, что Гитлер, Геринг или еще кто-нибудь...
— Я ничего не думаю. — Фон Кортте остановился и подождал Вахтера. — Да и вообще, моё мнение не играет роли. Имеет значение только мнение фюрера.
— И как Гитлер поступит с Янтарной комнатой?
— Если она и правда единственная в своём роде, как вы сказали, Вахтер, то это ценный военный трофей. В рейхе достаточно музеев, куда ее могут отправить. Вы пробудили во мне интерес. Когда я смогу осмотреть комнату без досок?
— Я завтра открою одну панель.
— Очень хорошо. — Генерал фон Кортте кивнул, когда два молодых офицера пробежали через вестибюль и отдали ему честь. — Хочу спросить вот еще что: где персонал дворца? Вы же не в одиночестве здесь работали.
— Убежали, герр генерал.
— Убежали от нас? — удивился фон Кортте. — От нас убегать нет необходимости!
— Женщины боялись, что их изнасилуют.
— Мы? Наши солдаты?! — Голос генерала стал громким и резким. — Немецкий солдат — порядочный человек! Мы же не монголы Чингизхана. Женщины должны вернуться и поддерживать во дворце порядок.
Не дожидаясь ответа, фон Кортте развернулся и стал подниматься по мраморной лестнице туда, где разместился его штаб. Он выбрал Китайский зал, замечательную комнату с расписными стенам, дверями и резной азиатской мебелью. Солдаты узла связи, похоже, не обращали на эту красоту никакого внимания. В стены они забили скобы для телефонных проводов, а в соседние помещения просверлили дыры. Здесь располагалось ведомство квартирмейстера, Один-А и Один-Б, а также спальни штабных офицеров.
Михаил Вахтер проводил генерала взглядом и вытер лоб правой рукой. Он не мог его понять. Иногда с ним можно разговаривать, то вдруг он становился резким и холодным, как мраморная статуя. Однако генерал не допустил во дворец эсесовцев. Уже за один этот смелый поступок его стоит поблагодарить.
На следующее утро всё изменилось.
Ночью с фронта вернулись две роты пехоты. Грязные, уставшие, изнурённые наступлением солдаты. Их сменили новые, свежие роты. Солдат расквартировали во дворце, где они заняли все свободные комнаты.
Вахтер не слышал, как они пришли, потому что спал в своей квартирке во флигеле, на двери немцы прибили картонную табличку с надписью «Администрация». Квартиру оставили Вахтеру, его никто не беспокоил. Он с удивлением отметил, какое чудо может сотворить эта маленькая табличка. Никого не заботило, что происходит за дверью, достаточно было таблички. Вот что значит бюрократия. Настоящий немец относится к официальным табличкам с уважением и не задает вопросов.
Оказавшись в Янтарной комнате, Михаил Вахтер растерянно остановился и неподвижным взглядом уставился на чудесную дверь. К ней прибили картонную табличку с надписью крупными буквами «Занято 2 Кр». Ее приколотили к позолоченной гирлянде простыми гвоздями.
Дыхание у Вахтера участилось, он рывком открыл дверь и ворвался в зал. Два солдата как раз отдирали деревянную обшивку, чтобы посмотреть, что скрывается за ней. Остальные лежали, где попало — спали на стоящих в комнате или принесённых креслах и кушетках. Валялись прямо в грязных сапогах с засохшей глиной на парчовой и шёлковой обивке, курили и бросали окурки на песок, покрывающий бесценный паркет. Те двое отодрали со стен фанеру и потрясенно уставились на сияющую стену.
В мозаичной раме с вырезанными из янтаря листьями, переливающимися от солнечного золотистого до тёплого коричневого цвета, висела картина с пасторальным пейзажем — римские колонны, развалины арок среди живописных холмов вроде той, что можно встретить в Тоскане. Воплощенная в живописи ода Вергилия.
— Вот это да! — восторженно выдохнул солдат. — Прихвачу горсть для моей Эрны. Это же янтарь! Вот что я нашел!
Он отстегнул штык, воткнул его в мозаику, провернул и выломил из стены здоровенный кусок. В три длинных прыжка Вахтер набросился на солдата, когда тот с усмешкой сказал:
— Эрне всегда нравился янтарь. Да его здесь как в золотой жиле!
— Назад! — заорал Вахтер. Он вырвал у солдата штык, откинул его в сторону, схватил солдата за плечи и оттащил от янтарной панели.
— Эй, ты что? — ошеломлённо выпалил тот. Сначала он понял лишь, что его кто-то схватил, а штык валяется на песке посредине зала. Потом увидел, что его оттолкнул штатский, какой-то старик в поношенном костюме.
— Свихнулся, дедуля? — выкрикнул он, по-боксерски сжав кулаки. — Сейчас получишь…
Но бить он не стал. Два солдата за спиной Вахтера размахнулись и ударили невесть откуда взявшегося безумца по голове прикладами, а остальные вскочили с кресел и кушеток.
Второго удара Михаил Вахтер уже не почувствовал. Острая боль пронзила его сзади до самых кончиков пальцев. Проваливаясь в темноту, в которой больше не было мыслей, он успел лишь подумать, что умер.