Янтарное море

Асанов Николай Александрович

Полковник встал из-за стола.

— Ну, друзья, начинается работа. Завтра вы собираетесь у меня, получаете последние инструкции. Базу вам придется строить самим, если Граф не найдет для вас подходящего жилья в лесу. Помнится, он знал все бункера во всех лесах Латвии. Сейчас вы свободны. Знаю, что предупреждать о секретности задания вас не надо. Товарищ Вэтра, прошу, останьтесь!

Люди вышли бесшумно, как будто уже шли по лесу, где каждый неосторожный шаг, звук, треск сучка под ногой может стоить жизни. Но в то же время были на их лицах усмешки. Уж очень странной была игра, в которую они вступали, хотя любому из них она могла стоить жизни.

7

Август Янович с любопытством приглядывался к женщине, сидевшей напротив. Удлиненное, какое-то слишком серьезное лицо, чуть ли не с трагическими черточками у губ; гладко причесанные волосы, словно бы женщина долго и умело выбирала самую скромную из причесок, — Август Балодис видел снимки, на которых эта женщина выглядела более эксцентричной, с прической «под мальчика», «под ангела» и даже с «вороньим гнездом» на голове. Она была очень похожа на актрису. Она играла и сейчас. Играла «обманутую жену».

Разговор между ними шел напрямую.

— Командировка, которую мы собираемся предложить товарищу Вэтре, может оказаться очень длинной, — говорил Балодис. — Как и в прошлом, Викторс Вэтра уходит на секретную работу и долго не увидит семью. Вы можете отвечать на вопросы о нем, что он с группой талантливых художников уезжает или уехал в творческую командировку…

— Он едет один?

— Из Риги? Да.

— Я спрашиваю, отсюда он едет один или… с женщиной?

— Помилуйте, что вы! Я же сказал, что это секретная командировка, похожая на его прежние. Деньги вы будете получать здесь, письма — тоже, ваши письма для него передавать мне…

— Какой срок командировки?

— Пять-шесть месяцев… Но, может быть, и год…

— А как же… я?

— Что же делать? Вспомните его послевоенную работу! Тогда он тоже исчезал на несколько месяцев…

— Не беспокойтесь, я скучать не буду.

— А вот это уже совсем не тот тон. Представьте себе, мы слышали о ваших подозрениях. И если говорить напрямик, то наша забота о поездке Вэтры — это забота и о его семье. Мы знаем, что ваши подозрения неосновательны, но они мешают Вэтре работать, как мешают работать и вам. А за такой длительный срок вы и сами поймете, что напрасно обвиняли мужа.

Женщина вскинула удивленные глаза на Августа Балодиса, но ничего не сказала. Помолчал и он.

На стенах кабинета висели несколько картин. Они выглядели как окна в другой мир, прорезанные в темных дубовых стенах. Но самыми интересными картинами были настоящие окна. За ними была весна, бледно-голубое небо с барашками облаков, похожих на вспененные волны, а если смотреть вниз, то виделись и берега — улица, переполненная народом. Погода держалась теплая, город был наполнен яркими цветами, ярко одетыми людьми. И хотелось смотреть не на картины, а именно в окна, — такая ошеломляюще бурная и красочная текла за ними жизнь.

Полковник с усилием отвел глаза от окна, сказал:

— Товарищ Вэтра не решился сразу дать согласие на отъезд и попросил побеседовать с вами. Конечно, он не говорил о размолвке, однако отрывать человека от семьи, в которой нет мира, всегда опасно. Поэтому мы и пригласили вас.

— Пусть едет, я не стану его удерживать… — холодно ответила женщина.

Анна поднялась, защелкнула замок сумочки. «Ба, она приготовилась плакать! Даже платочек вытащила наполовину! Ну и ну, актриса!» Теперь полковник Балодис был вполне уверен, что делает доброе дело, уводя Викторса Вэтру на долгий срок из-под опеки этой дамы. Вэтра немного очухается в лесу, там будут другие заботы, а она поживет одна и, может быть, помягчеет сердцем. Порой таким рассудочным людям полезно оказаться в одиночестве. Тут-то и возникает тревога за другого. А Балодис все сказал достаточно прямо, чтобы она не думала, будто ее мужа ждут розы и лавры. Конечно, потом она удивится, что он привезет с собой лишь пейзажи Энгуре и Тукумса, лесные поляны и сцены охоты на диких коз и кабанов, но это будет уже потом, когда можно будет рассказать обо всем и когда она сможет гордиться своим бесстрашным мужем…

Полковник проводил Анну Вэтру до приемной, потом по коридору до лестничного марша и там еще постоял, глядя, как высокомерно идет она, подняв свою маленькую, похожую на птичью, головку, небрежно помахивая сумкой.

В этот вечер он провожал всю группу в лес. Больше провожатых не было. Но он знал, что Анна Вэтра и сама не пошла бы провожать мужа. И ему был обидно и больно за товарища.

Впрочем, сам Вэтра, кажется, не унывал. Он вместе с Графом тщательно осматривал снаряжение, инструменты, оружие, поклажу на машине, рюкзаки отъезжающих, следил за упаковкой, как будто ему давно недоставало именно такого живого, почти бездумного занятия, когда поневоле отвлекаешься от всего, живешь этим часом, этим делом, этими заботами. И полковник, наблюдая за ним, думал: «Выдержит!»

8

На рассвете они выгрузились в лесу.

Накануне Граф съездил в Энгурское лесничество и действительно отыскал там давно заброшенный, но почти уцелевший бункер, в котором сохранилась даже печь из бензиновой бочки с выведенной через крышу трубой. Сделанные им на месте снимки проявили, рассмотрели и решили, что бункер подойдет. Во-первых, старый, основательно обжитой, со множеством тропок и порубок вокруг, во-вторых, не надо завозить такие подозрительные вещи, как новую печь. Сразу видно, что живут в бункере давно.

От лесовозной дороги до бункера было не больше пяти километров, значит нетрудно перетащить вещи.

Сопровождал группу оперработник с мотоциклом. Мотоцикл он вез в кузове грузовика, чтобы не пугать хуторских собак. Недалеко от места выгрузки отыскали удобное дупло в дереве, которое отныне будет почтовым ящиком для связи группы с Балодисом. Было обусловлено, что оперработник с приходом в группу шпионов будет два раза в сутки, утром и вечером, навещать «почтовый ящик» и забирать сведения из группы. Туда же он должен доставлять распоряжения и инструкции.

«Почтальон» завел мотоцикл и уехал, увозя донесение о благополучном прибытии на место. А остальные, нагруженные, как лошади, потащились в лес.

Земля уже подсохла и мягко пружинила под ногами. Остро пахло хвоей, смолой, молодой листвой. Шли по старой, почти невидимой тропинке, но Граф был таким проводником, что мог бы привести их в рай и в ад.

Перетаскав все имущество, пообедали и легли отдыхать.

Вечером начались занятия.

Прежде всего принялись разрабатывать и заучивать свои легенды. Командира отныне называли только Лидумс. У некоторых были старые, партизанских еще времен, псевдонимы, они вернули их. Легче помнить, что ты уже был Графом, а ты Мазайсом, Кохом, Юркой, чем заучивать новые имена. Труднее, чем другим, пришлось Линису и Ниедре. Оба оперработника в период оккупации Латвии находились в Советской Армии, в Риге не бывали, не знали ни немецких анекдотов, ни песен подполья. Не знали даже, какие сигареты курили при немцах, сколько они стоили, что тогда пили, как назывались рестораны. А все это надо было знать. Ведь «гости», которых они здесь ждали, в те времена непременно бывали в Риге и уж, конечно, как полагается лакеям, пили и жрали все, что перепадало с господского стола.