Январежки
Шрифт:
И тут же понимаю, что здесь это необязательно.
Бумажный самолетик летит в журнал, как-то слишком прицельно летит, неужели, неужели, неужели…
…попадает.
Аплодисменты. Теперь уже не утешительные, а восторженные.
Не верю себе. Чувствую, что созерцаю исторический момент, что так раньше не было.
Никогда.
Жду, что Пиро разразится восторженной речью, но он только коротко говорит, что Агник молодец.
Мой портрет будет здесь среди портретов великих.
Великих
Потому что.
Просто.
Потому что.
Даром, что я еще ни разу не попадал в журнал.
Даром, что я еще не только не великий, но даже не писатель.
Смотрю на портреты.
На чистые листы в рамках.
Здесь никого нет.
Еще никого.
Мысленно хлопаю себя по лбу, а почему нет…
– …а почему нет Агника?
Спрашиваю. В пустоту.
Мне никто не отвечает.
Говорю громче:
– Где Агник?
Люди оборачиваются. Смотрят на меня изумленно. Уже по их взглядам я чувствую – что-то здесь не так…
– Это… это кто? – спрашивает Амо.
– Нет, ну как же, ну…
Начинаю объяснять. Тут же спохватываюсь, что объяснять тут нечего, по их лицам понимаю, что они не знают никакого Агника, просто – не знают. Ни Пиро Кусь, ни Амо Эп.
Просто.
Не знают.
Садимся за круглым столом, уставленным чашками, Пиро зорко следит, чтобы чашки были расставлены строго-настрого одна напротив другой. Вчера стол был поделен на четыре части, сегодня уже на три, потому что Агник…
…хочу сказать, что его сегодня нет.
Не говорю.
Потому что…
…потому что его никогда не было.
Пиро наливает мне чай. Чашка начинает пить, осторожно, медленно…
Разворачиваю рукопись.
Читаю.
В доме пять часов.
Я накрываю стол на пять персон, все пять часов рассаживаются за столом, напольные часы с маятником спорят со старинными часами с зодиаком, кому занять председательское место, наконец, я напоминаю им, что таких мест два.
Когда солнце садится, наступают шесть часов. Они наступают мне на ногу и вежливо извиняются. Я усаживаю шесть часов в креслах у камина, и думаю, что мне делать, ведь в доме набралось уже целых одиннадцать часов.
– Ой, как здорово… волшебно, прямо… – Амо хлопает в ладоши.
– Довольно, – кивает Пиро, – пробуйте.
Сворачиваю самолетик, кривовато как-то он у меня получился. Ну да неважно, тут ведь главное не как самолетик получился, а что на нем написано.
Целюсь. Целиться тоже необязательно, опять же – главное, что написано…
Бросаю.
…и все-таки когда промахиваюсь, корю себя, что надо было прицелиться получше, и самолетик лучше свернуть.
Аплодисменты.
Утешительные, конечно же.
Моя чашка допивает чай, сдержанно мне аплодирует.
Сжимаю зубы.
Пиро берет чайник, наливает чай Амо, вежливо кивает, ваша очередь, мадам. Амо краснеет, Амо боится, все-таки разворачивает свою рукопись:
Ключ на старт.
Десять.
Девять.
Восемь.
Семь.
Шесть.
Пять.
Четыре.
Три.
Два.
Один.
Пуск.
Рольфи поднимается в небо.
Рольфи круглый, как шар.
…нет-нет, еще не расслабляйтесь, еще не все, еще мало ли что случится, может, в атмосфере сгорит, может, от курса отклонится, может, на связь не выйдет…
Пиро откашливается:
– Это… это вы к нам обращаетесь?
– Ой нет, это по тексту…
– Что скажете? – спрашивает Пиро, оглядывает нас.
У меня вырывается не к месту и не ко времени:
– Сударыня… а вы в космосе-то были?
– Ой, а не была…
Смущаюсь, какого хрена спросил…
– …а я взлетно-посадочными системами занимаюсь, вот это вот всё… ну знаете, Странник там, Пилигрим, Агасфер, это вот я все запускала… рассчитывала… А «Бродяга» у меня в молоко ушел, мы как бились, не вернули…
– В смысле… в молоко? – оторопело смотрю на молочник.
– Ой, ну это у нас говорят так, когда вот корабль на орбиту выходит, а связи с ним нет, вот называется – в молоко ушел… А я так подумала, надо про нас написать, как у нас там все бывает…
Холодеет спина. Понимаю, что Амо не врет.
– Ой, а я как бы больше все по расчетам по всяким, по цифрам, я вообще двух слов связать не могу… я вот так для себя писала…
– Ну, давайте… пробуйте…
Амо сворачивает самолетик.
Мне страшно. Мне хочется одернуть её, толкнуть нечаянно, чтобы она не попала.
Иначе она тоже пропадет.
Я знаю.
Пропадет, как пропадали…
…кто?
Не помню. Выжимаю что-то из памяти, не выжимается.
Чер-р-рт…
Она стоит слишком далеко от меня, через стол, сворачивает самолетик…
…бросает.
Мое сердце пропускает удар.
…промахивается.
Падает в кресло, закрывает лицо руками, черт возьми, только этого не хватало, чтобы она тут разрыдалась… Подхожу, бормочу какие-то слова утешения, ну что вы, в самом деле, я сюда знаете, сколько хожу, ни разу не попал, да вообще никто ни разу не попал, а вы…
Амо встает, пошатываясь, идет к двери, незаметно сжимает мою руку, сильно, больно, все понимаю, иду за ней, в комнату, в другую, в третью, наконец, усаживается на диванчик, захлопывает дверь.
Вопросительно смотрю на Амо, отчего-то вспоминаю, женат я или не женат.
Амо шепчет:
– А я что про нас знаю…
Настораживаюсь:
– А что?
– А вот… смотрите…
Амо раскрывает тетрадь, показывает мне записи, записи, записи…
Догадываюсь:
– Ваше… творчество?