«Янычары» Ивана Грозного. Стрелецкое войско во 2-й половине XVI – начале XVII в.
Шрифт:
За Фиораванти последовали и другие мастера: специалисты из Германии, Италии, Дании и даже далекой Шотландии, известные по скупым записям летописей и неизвестные. Вместе с ними в Россию начали поступать и все новые и новые образцы огнестрельного оружия,
в т. ч. и ручного. И вот в 1486 г. московский посол Георг Перкамота, отвечая на вопросы любопытствующих писцов миланского герцога, сообщал им, что недавно (sic!) немцы завезли в Россию мушкеты (в оригинале использован термин schiopetti, который лучше, видимо, перевести как «ручницы» или «аркебузы», нежели «мушкеты», которые появились существенно позднее. – В.П. Впрочем, в ганзейской переписке относительно товаров, которые продавались русским купцам, термин «мушкеты» встречается уже в 1498 г. [124] ) и что русские уже научились ими пользоваться [125] . Одним словом, к началу XVI в. сложилась некая «критическая масса». Был получен первый опыт применения ручного огнестрельного оружия, создана при помощи иностранных специалистов соответствующая производственная база, на руках у русских оружейников и ратников были самые последние образцы огнестрельного оружия, в т. ч. и новейшие по тем временам аркебузы, более мощные и крупнокалиберные гаковницы («hakenbtich.se», «dobbeide hake»). Начало массового перевооружения русской пехоты на огнестрельное оружие и появление на исторической сцене русских пищальников было не за горами. Любопытный тезис выдвинул в этой связи отечественный археолог О.В. Двуреченский. Он указывал в интервью сетевому изданию «Русский мир.
124
Liv-, est- und kurlandisches Urkundenbuch. Zweite Abtheilung. Band 1. 1494 Ende Mai – 1500. Riga – Moskau, 1900. S. 507.
125
Сообщение о России, продиктованное в 1486 году в канцелярии Сфорца московским послом Георгом Перкамотой. Заметка, содержащая сведения о делах и властителе России. С. 13.
126
Двуреченский О.В. Секрет выживания: русское особое отношение к служению стране абсолютно не понятно никому из иностранцев. URL: https:// rusmir.media/2018/05/05/dvurechenski (дата обращения 19.08.2018 мг.).
Термин «пищальники», под которым в 1-й половине XVI в. в актах и в летописях обычно проходят вооруженные ручным огнестрельным оружием пехотинцы, впервые упоминается намного раньше. В 1485 г. (sic!) великий князь рязанский Иван Васильевич приказал своему боярину Якову Бурмину поставить в Переяславле-Рязанском храм «ангела своего Иоанна Златоуста» и устроить в этот храм «образы местные, и деисусы, и ризы, и книги, и колокола и всякое церковное строение». В приход же к новопостроенному храму были приписаны «серебреники все, да пищальники (выделено нами. – В.П.)…» [127] .
127
Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV – начала XVI в. Т. III. М., 1964. С. 369.
Кем были эти рязанские пищальники – сегодня сказать сложно, однако трудно не согласиться с мнением И. Пахомова, автора последней по времени статьи (точнее, серии статей) о пищальниках конца XV – 1-й трети XVI в. [128] , указывавшего на двойственность социального состава русских пищальников и их боевого применения [129] . То, что рязанские пищальники – мастеровые люди, практически не вызывает сомнения, равно как и то, что они жили компактно, на одной улице. Это косвенно указывает на их особый статус среди посадских Переяславля-Рязанского. Но вот были ли они пушкарями или же стрелками из ручниц-бомбард – этого мы определенно сказать не можем. Скорее всего, здесь и то и другое. Будучи мастерами-оружейниками, переяславльские пищальники явно сами и изготавливали огнестрельное оружие и всю необходимую для его применения «снасть», сами же и использовали его.
128
См.: Пахомов И. Пищальники Василия III // Цейхгауз. 2002. № 4 (20). С. 6–9; его же. Пищальники Василия III. Участие в боевых действиях // Цейхгауз. 2004. № 27. С. 2–4.
129
Пахомов И. Пищальники Василия III. С. 6.
В следующий раз мы встречаем пищальников в новгородских переписных книгах конца XV в. – там, где речь идет о новгородских «пригородах» Кореле, Орешке и Копорье. Так, в Орешке, согласно переписной книге, проживали в городе (т. е. в кремле. – В.П.) трое пищальников (Карпик Костин, Осташко Родивонов и Федко Кошура), а на посаде – еще трое, Нефедко Фомин, Онашка Кузмин и Михал Васьков. Любопытно, что поименованы они «холопами (т. е. слугами. – В.П.) великого князя», а дворы их числились нетяглыми [130] . Точно так же и корельские пищальники (общим числом 9 человек, Ондрейко Сергеев, Ивашко Свист, Федко Мартюшов, Сысойко Елизарьев сын, против которого стоит пометка – «старой пищалник корельской», Титко Захаров сын, Палка да Хлюста Дмитровы, Михалко Петрушин и Беляй пищальник) записаны нетяглыми, причем, судя по контексту записи, все они поселились в Кореле совсем недавно [131] . Еще один пищальник, Севка Ивашков, имел двор на копорском посаде, причем, как и в случае с Корелой, он также поселился там совсем недавно [132] .
130
Переписная окладная книга по Новугороду Вотьской пятины. 7008 года (2-я половина) // Временник Московского Императорского общества истории и древностей Российских. Кн. 11. М., 1851. II. Материалы. С. 114.
131
Переписная окладная книга по Новугороду Вотьской пятины. 7008 года (Продолжение) // Временник Московского Императорского общества истории и древностей Российских. Кн. 12. М., 1852. II. Материалы. С. 6.
132
Новгородские писцовые книги. Т. III. Переписная оброчная книга Вотьской пятины, 1500 года. 1-я половина. СПб., 1868. Стб. 494.
Эти лаконичные записи тем не менее несут в себе довольно большой пласт ценной информации. Прежде всего тот факт, что пищальники поселились в новгородских «пригородах» недавно, говорит о том, что само их появление – дело относительно недалекого прошлого. Далее, переписные книги четко и недвусмысленно говорят о том, что пищальники из новгородских «пригородов» – служилые люди великого князя (т. е. пришлые, не местные уроженцы), и это явно не ремесленники, не мастеровитые люди. В противном случае они были бы вписаны в «тягло» и обложены податями и повинностями в пользу великого князя, а об их характере и размере позволяет судить жалованная грамота, выданная дмитровским князем Юрием Ивановичем игуменье Сретенского монастыря Анастасии на монастырские вотчины в 1514 г. Согласно грамоте, тамошних обитателей, равно крестьян и посадских, «наместници мои (удельного князя. – В.П.) кашинские и волостели и их тиуни тех их люди не судят ни в чем, опричь душегубства и розбоя с поличным, ни кормов своих на них не берут, ни въеждают к ним ни по что, а праведчыки и доводчыки поборов своих на них не берут, не въеждают к ним ни по что, и к городу их людем монастырским и слободчяном с тяглыми людми з городцкими не тянути ни во что ни в какие проторы ни в розметы, и поворотного не дают, и на медведь не ходят, и прудов моих не копают, и мостов в Кашине не мостят, и леду не колют и не возят» [133] .
133
Сретенский монастырь в документах XV – начала XVII века // Русский дипломатарий. Вып. 3. М., 1998. С. 51.
Похоже, что пищальники новгородских пригородов 1500 г. – уже не те пищальники, о которых шла речь в грамоте 1485 г. рязанского князя. И подтверждением того, что эти новые пищальники не ремесленники, не посадские люди, но люди служилые, люди государевы, его «холопы», служит другая грамота, датированная январем 1517 г. В ней Василий III, отвечая на жалобу архимандрита ярославского Спасского монастыря Серапиона, наказывал сыну боярскому Афанасию Дубровину по прозвищу Сук «доправити по старине» плату за перевоз через Волгу, которая была отдана в свое время (в 1505–1506 гг.) на откуп монастырской братии, но «пищальники мои (т. е. великого князя. – В.П.) казенные» «Ивашко Мачеха
134
Вахрамеев И.А. Исторические акты ярославского Спасского монастыря. Т. I. Княжие и царские грамоты. М., 1896. С. 6. «Казенные» – уж не потому ли, что они находились в ведении Казны, подразделения государева Дворца?
Из контекста грамоты и позднейших подтверждений ее четко и недвусмысленно следует, что ярославские пищальники, так же как и новгородские 1500 г., – служилые люди, которые пользуются освобождением от тягла так же, как и дети боярские (в Московском же государстве раннего Нового времени, согласно общепринятому мнению, население делилось на «чины» «освященный, и служивый, и торговый, и земледелательной», каждый со своими правами, привилегиями и обязанностями, и наши пищальники уже ощущают свою корпоративную «особость» и стремятся ее отстоять). И поскольку наши пищальники и в том и в другом случае – люди служилые, то их прямое и непосредственное отношение к военной службе представляется несомненным, равно как и то, что они уже в начале XVI в. образуют отдельную социальную группу. Впрочем, можно согласиться с мнением И. Пахомова, который полагал, что их новый социальный статус «не исключает сопричастность их («казенных» пищальников. – В.П.) производству огнестрельного оружия и боеприпасов» [135] уже хотя бы по той простой причине, что использование огнестрельного оружия предполагало тогда наличие определенных производственных навыков. Впрочем, на это обстоятельство есть прямое указание в государевой грамоте, датированной февралем 1546 г. «Казенные» пищальники в ней упоминались в качестве «экспертов» и специалистов по варке «зелья», т. е. пороха, и, как «эксперты», они должны были руководить процессом «варки» «зелья» посадскими людьми [136] .
135
Пахомов И. Пищальники Василия III. С. 7.
136
Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею Императорской Академии наук. Т. I. СПб., 1836. С. 185.
И на что еще стоит обратить внимание в этой грамоте, так это на то, что в ней указывается общая численность казенных пищальников в Ярославле – без двух человек сотня. А ведь Ярославль – город не на «литовской» или «ливонской» «украинах», не на казанском рубеже, да и от «берега» (оборонительный рубеж по Оке против крымских татар, который начал обустраиваться с конца пеервого десятилетия XVI в., с постепенным охлаждением русско-крымских отношений после смерти Ивана III) он тоже находился на приличном расстоянии. Однако ж правительство Василия III сочло необходимым иметь здесь в составе гарнизона сотню пехотинцев, вооруженных новомодным оружием. Логично было бы предположить, что «казенные» пищальники как отдельная категория служилых людей, обученных обращению с ручным огнестрельным оружием, в начале XVI в. появляется во многих русских городах, в особенности в пограничных, и в немалом количестве. И если мы обратимся к источникам, то легко найдем подтверждение этого тезиса. Так, Псковская 3-я летопись в одном из своих списков сообщала, что в 1510 г., когда Василий III наложил свою тяжелую руку на Псков, великий князь «прислаша с Москвы пищальников казенных 1000 и воротников» [137] . Пускай псковский книжник и преувеличил число прибывших из Москвы государевых служилых людей – «огненных стрелцов», но тем не менее даже несколько сот ратников, вооруженных ручницами, – сила по тем временам весьма внушительная, и ведь при этом московский гарнизон отнюдь не остался без пищальников!
137
Псковская 3-я летопись. Окончание Архивского 2-го списка // ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. М., 2000. С. 258.
Стоит также заметить, что при Василии III появляются и конные пищальники, которые, надо полагать (в силу особенностей тогдашних ручниц/аркебуз), являлись ездящей пехотой. О конных пищальниках, учрежденных Василием, сообщал, к примеру, Павел Иовий («Basilius etiam Scloppettariorum equtitum manum instituit» [138] ), написавший свое сочинение о далекой и таинственной Московии, творчески переработав рассказ русского дипломата Дмитрия Герасимова, побывавшего в 1525–1526 гг. в Риме с посланием от Василия III к папе Клименту VII. Причина, по которой появились конные пищальники-«склопеттарии», вполне очевидна. С. Герберштейн, имперский дипломат, дважды бывший в России во времена Василия III, писал, характеризуя военные обычаи московитов, что «в сражениях они (московиты. – В.П.) никогда не употребляли пехоты и пушек, ибо все, что они делают, нападают ли на врага, преследуют ли его или бегут от него, они совершают внезапно и быстро [и поэтому ни пехота, ни пушки не могут поспеть за ними]…» [139] . Между тем опыт войн с ливонцами и Великим княжеством Литовским в начале XVI в. показал, что отличная московская конница, вооруженная традиционным набором оружия – луком, саблей, кавалерийским топорком и копьем, в столкновениях с неприятельскими ратями, состоящими из трех родов войск (как это было в упоминавшейся уже битве на Серице или под Оршей в сентябре 1514 г.), нуждается в поддержке собственного «наряда»-артиллерии и пехоты, вооруженной огнестрельным оружием. И решение проблемы – посадить пищальников наконь для того, чтобы они поспевали за конницей и в нужное время оказывались в нужном месте, напрашивался сам собой.
138
Павла Иовия Новокомского книга о посольстве, отправленном Василием Иоанновичем, великим князем Московским, к папе Клименту VII, в которой с достоверностью описаны положение страны, неизвестной древним, религия и обычаи народа, равно как и цель посольства; между тем показаны заблуждения Страбона, Птолемея и других географов, упоминавших о Рифейских горах, существование коих в наше время отвергнуто ясными доводами // Библиотека иностранных писателей о России. Т. 1. Отд. 1. СПб., 1836. С. 77. Отметим, что перевод этого сочинения, выполненный в XIX в., в этом месте неточен. Речь идет не о конной артиллерии, как сказано в русском переводе текста Павла Иовия, а именно о конных аркебузирах. О склопеттариях см., например: Контамин Ф. Война в Средние века. С. 152.
139
Герберштейн С. Записки о Московии. Т. I. С. 243.
Отметим также, что тот же Герберштейн сообщал и о том, что практика найма иностранных наемников при Василии III была сохранена, и в бытность его, Герберштейна, в Москве у великого князя на службе было полторы тысячи пехотинцев из разных стран, поселенных в отдельной слободе [140] . Часть из них, видимо, осталась на русской службе после 1-й Смоленской войны 1512–1522 гг., когда, готовясь ко 2-му походу на Смоленск, Василий III через посредство некоего саксонца Шляйница, «человека», перешедшего на сторону московского государя литовского князя Михаила Глинского, сумел нанять в Германии, Чехии и Италии отряды немецких пехотинцев-ландскнехтов и всадников, итальянских и немецких инженеров и закупить осадные машины [141] . Другую часть составили, очевидно, бывшие пленные жолнеры, взятые русскими в ходе войны. Один из таких наемников, некий Войцех, в июне 1534 г. бежал в Литву (и на допросе сообщил весьма любопытные подробности боярских свар и котор, начавшихся вскоре после смерти Василия III, своей властью и авторитетом сдерживавшего боярские распри, – по его, Войцеха, словам, «бояре велики у великой незгоде з собою мешкают и мало ся вжо колко крот ножи не порезали» [142] ).
140
Там же. С. 245, 293.
141
Acta Tomiciana. Т. II. Posnaniae, 1852. Р. 142; Stryikowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmodzka I wszystkiej Rusi. T. II. Warszawa, 1846. P. 373.
142
Акты, относящиеся до истории Западной России, собранные и изданные Археографическою Комиссиею. Т. II. СПб., 1848. С. 331.