Япония, японцы и японоведы
Шрифт:
Но и в то время никто в наших партийных верхах не хотел идти на открытый разрыв с КПЯ. В политике этих верхов доминировала присущая бюрократам склонность откладывать в сторону конфликтные вопросы в тайной надежде, что, может быть, конфликт рассосется сам собой. И такая беспринципная, аморфная, страусиная политика зарывания головы в песок продолжалась и далее многие годы вплоть до развала самой КПСС.
О встречах в то время с высокопоставленными представителями "директивных инстанций" сохранился у меня в памяти еще один эпизод. Как-то летом 1970 года, вскоре после возвращения из лекционного турне по Японии, я получил по домашнему адресу телеграмму, в которой сообщалось, что в такой-то день и такой-то час меня просили явиться в Кремль в приемную председателя Совета Национальностей Насреддиновой и что пропуск на меня заказан. Не зная, о чем будет идти речь, я тем не менее прибыл в Кремль и был пропущен в назначенное место. Оказалось, что в это время у Насреддиновой собрались члены делегации депутатов Верховного Совета СССР, отправлявшихся в Японию во главе с Насреддиновой по приглашению японского парламента. Мне же, как и нескольким другим приглашенным, надлежало выступить перед отъезжавшими со своими свежими впечатлениями о пребывании в Японии и дать полезные советы, касающиеся особенностей японской среды, в которую предстояло делегации окунуться.
Насреддинова - пожилая узбечка с плутоватыми, недобрыми глазами важно восседала за письменным столом своего просторного кабинета, из окна которого открывался великолепный вид на золотые купола кремлевских церквей. Члены делегации, включая известного украинского врача Амосова, сидели веером на стульях перед ней. Сначала говорила Насреддинова, потом с кратким обзором состояния советско-японских отношений выступили заместитель министра иностранных дел и заместитель министра внешней торговли (фамилий их я не помню), затем ответственный секретарь Союза советских обществ дружбы Б. Иванов, а затем слово предоставили мне. Насреддинова попросила меня, учитывая мой опыт общения с японцами, посоветовать делегации, как общаться с японцами с учетом особенностей их национального характера. То, что я сказал, видимо, ей не очень понравилось, а сказал я следующее:
– Япония - страна, где в государственных делах и политике доминируют мужчины. На женщин японцы смотрят чуть-чуть свысока. Поэтому одна из трудностей вашей делегации будет состоять в том, что ее возглавляет женщина. Этот момент будет наверняка привлекать к себе повышенное внимание прессы. При таких обстоятельствах положение главы делегации будет особенно деликатным. Практика поведения советских делегаций как в Японии, так и в других зарубежных странах говорит о том, что при беседах делегатов с принимающими их иностранцами более всего и долее всех говорят главы делегаций, в то время как рядовые члены делегаций предпочитают скромно отмалчиваться. Но вашей делегации допускать такую практику не следовало бы: если будет говорить вместо мужчин только глава делегации - женщина, а мужчины будут скромно сидеть молча, то на японцев с их высокомерным отношением к женщинам это будет производить странное, если не комичное впечатление. Поэтому главе делегации, как мне думается, надо чаще и больше втягивать в беседы своих мужчин - членов делегации, чтобы японцам не подумалось, что у нас в стране матриархат...
Насреддинова метнула на меня недобрый взгляд и ответила шуткой:
– Нет-нет, не беспокойтесь, я своим мужчинам не дам молчать. Пусть говорят: у нас в делегации будет для всех свобода слова...
Спустя года два, когда я уже снова находился на корреспондентской работе в Японии, зашла у меня с кем-то из советников посольства речь о делегации Насреддиновой.
– А вы знаете,- сказал мне мой собеседник,- выступая в посольстве перед отъездом в Москву, Насреддинова вспомнила тогда о вас. Вот, дескать, даже бывалые специалисты по Японии иногда ошибаются. Тот же Латышев хваленый японовед из Института востоковедения АН СССР говорил накануне нашего отъезда в Японию, будто японцы высокомерно относятся к женщинам. А вот я этого не почувствовала - наоборот все они относились ко мне с огромным уважением и повсюду принимали меня с почетом...
Так разошелся я во мнениях с Насреддиновой. Откровенно говоря, потом я без грусти узнал, что где-то в середине 70-х годов Насреддинова была снята со всех своих высоких постов и в Верховном Совете, и в Узбекистане по причине каких-то злоупотреблений, связанных с кумовством и взятками.
В 60-х годах по линии Советского комитета защиты мира мне довелось побывать не только в Японии, но и в странах Западной Европы. Один раз это была поездка в Финляндию для участия во Всемирном конгрессе мира, другой раз в составе советской делегации я побывал в Женеве, где участвовал в одной из очередных сессий Всемирного совета мира. И в том и в другом случае в мои обязанности как члена советских делегаций входило консультирование наших руководителей по вопросам, связанным с японским движением сторонников мира. Но оба раза мне везло: с Японией на этих форумах особых проблем не возникало. Помнится только, что в Женеве пришлось участвовать в составлении резолюции в поддержку требований японской общественности о возвращении Японии острова Окинавы, где тогда все еще хозяйничали военные власти США.
Мои упомянутые выше зарубежные поездки в составе делегаций советской общественности, как и участие других моих коллег-японоведов в названных поездках, свидетельствовали о том, что в 60-х годах московские научные работники-японоведы стали довольно часто отказываться от уединенного корпения за письменными столами в тиши библиотек и кабинетов и втягиваться в живое общение с японцами с целью активного практического содействия задачам советской внешней политики. Советское японоведение обрело гораздо большую, чем прежде, практическую направленность. Участие в работе практических учреждений придало нашим научным исследованиям большую целеустремленность и политическую значимость.
Встречи с зарубежными японоведами
и японскими учеными (1963-1971)
Так уж издавна повелось в научных учреждениях Академии наук СССР, что частота выездов в зарубежные научные командировки сотрудников этих учреждений находилась в прямой зависимости от их званий, должностей и влияния среди коллег. Не был исключением и наш институт: поездки в другие страны старших научных сотрудников, как правило, бывали чаще, чем младших, заведующие отделами ездили за рубеж чаще, чем старшие научные сотрудники, а директора и их заместители - чаще, чем заведующие отделами. Эта закономерность проявилась и в моем случае. Став старшим научным сотрудником, секретарем парткома, а затем и заведующим отделом Японии, я получил возможность чаще выезжать в научные командировки за рубеж, чем другие японоведы института. Благоприятствовало этому, по-видимому, и то обстоятельство, что при оформлении зарубежных командировок в академических и партийных инстанциях мои анкетные данные не вызывали ни у кого сомнений, в то время как в биографиях некоторых японоведов имелись какие-то пункты, вызывавшие сомнения слишком бдительных кадровиков.
Первой научной поездкой за рубеж после моего возвращения в институт из "Правды" стала моя командировка в Индию в декабре 1963 года для участия в XXVI Международном конгрессе востоковедов. Конгресс проходил в Дели. Наша делегация включала таких выдающихся ученых старшего поколения как Е. М. Жуков, Б. П. Пиотровский, С. Л. Тихвинский, А. Ф. Миллер, а среди более молодых участников были Г. Ф. Ким, Ю. В. Ганковский и А. И. Левковский. Был среди нас, естественно и представитель Отдела науки ЦК КПСС, курировавший наш институт В. В. Иванов.
Индийское правительство придало Конгрессу востоковедов большую политическую значимость. На этом конгрессе выступил глава индийского правительства Джавахарлал Неру. Видимо, это было одно из последних его публичных выступлений. С огромным вниманием слушали участники востоковедного форума его речь. Неру, производивший впечатление усталого и больного человека, говорил тихо, медленно, прерывая свою речь тягостными паузами, во время которых он прикладывал руку ко лбу, а зал замирал в почтительном безмолвии. Роскошный прием был устроен для участников конгресса и президентом страны Закиром Хусейном. Столы, ломившиеся от яств, были накрыты во внутреннем парке президентского дворца под открытым небом. По окончании конгресса специальным поездом участники конгресса ездили в Акру любоваться красотами Тадж-Махала.
Востоковеды старшего поколения, Е. М. Жуков и С. Л. Тихвинский, в своих выступлениях на заседаниях конгресса Японии не касались. Жуков, возглавлявший в то время работу советских историков по написанию десятитомной "Всемирной истории", в своем выступлении остановился на узловых проблемах истории стран Востока, а С. Л. Тихвинский, будучи не столько японоведом, сколько китаистом, свое сообщение посвятил вопросам новейшей истории Китая. Поэтому в советской делегации японская тематика присутствовала лишь в моем выступлении. Тема моего сообщения, переведенного перед отъездом из Москвы на английский язык и изданного в виде брошюрки, звучала так: "Роль японских монополий в политической жизни современной Японии". Свое сообщение я изложил на английском языке на заседании Дальневосточной секции конгресса, на котором наряду с частью членов нашей делегации присутствовали человек двадцать зарубежных специалистов по проблемам истории Дальнего Востока. Один из них, американский японовед Герберт Пассин, проявил к моему сообщению наибольший интерес. Он задал мне в ходе обсуждения несколько вопросов, а потом, по окончании заседания, пригласил меня отобедать с ним в одном из ресторанов отеля "Джанпат", в котором проживала большая часть участников конгресса. Судя по всему, интерес ко мне был связан с его общим интересом к состоянию японоведческих исследований в Советском Союзе.