Японский городовой
Шрифт:
Русская боевая линия разворачивалась, «Мономах» пристреливался, а японские миноносцы по приказу Иноуэ начали ускоряться для решительной атаки. Лёгший в поворот «Память Азова» дал залп всем правым бортом с восьми кабельтов, как только японские корабли появились в секторе обстрела шестидюймовок, и совершенно неожиданно добился попадания — один из трёх японских миноносцев выбросил облако пара из дымовой трубы и вентиляционных дефлекторов, и начал терять ход. Дубасов, уже готовый привычно обрушить на «Азов» поток непечатного красноречия, вместо этого рявкнул, обращаясь к своим комендорам на верхней палубе2:
– Молодцы «азовцы»! Ребятушки, покажите, что и вы не хуже!
Разгорячённые боем и воодушевлённые
Попадание в корму изначально не было воспринято капитаном «Нахимова» всерьёз. Вскоре, однако, присланный командиром аварийной партии матрос принёс сообщение о том, что кормовая оконечность полностью разрушена взрывом снаряда и разрывами пневматических баллонов торпед кормового аппарата, и распространение воды сдерживают только карапасная палуба и кормовой траверз. Всё, что мог сделать в ответ капитан — это послать на усиление аварийной партии ещё людей и старшего офицера. Даже замедлить ход находящегося под торпедно-артиллерийской атакой корабля было абсолютно недопустимо — это была верная гибель.
Старший офицер, осмотревшись на месте, понял, что ничего сверх уже сделанного поделать пока невозможно. Кормовая правая шестидюймовка и кормовая башня вели огонь на пределе скорострельности, выбросами дульных газов мешая выполнению каких бы то ни было работ. Хуже того, атакующие японские крейсера оттягивались всё дальше с правого борта за корму, и огню правой башни уже начинали мешать шлюпки, висящие позади неё и ограничивающие сектор обстрела. Пришедших с ним матросов старший офицер отправил туда, и вскоре баркасы и шлюпбалки полетели в море сначала по правому, а потом и по левому борту. Теперь дульные газы правой башни били непосредственно по надстройкам, разрушая их, зато огонь по японским крейсерам не ослабел — по ним по-прежнему могли стрелять две башни3. Левая башня, уже показавшая в бою выдающуюся меткость, медленно разворачивалась4 на корму на случай, если японские миноносцы попытаются зайти с левого борта. На долю быстро нагоняемого «Фусо» оставались носовая башня и носовая левая шестидюймовка. По четыре шестидюймовки с каждого борта вести огня по противнику пока, или уже, не могли.
Дистанция к этому времени сократилась уже до четырёх кабельтов, и попадания с обеих сторон пошли одно за другим. Японские крейсера по команде своего адмирала разошлись строем уступа, выпуская в атаку миноносцы и имея с левого, стреляющего по «Нахимову», борта действующими пять шестидюймовок и носовую 26-сантимеровку «Такачихо». «Нахимов» мог отвечать из двух башенных восьмидюймовых спарок, и кормовой правой шестидюймовки. Кормовой траверз и барбет выдержали несколько пришедшихся в них попаданий шестидюймовых снарядов. Вслед за тем 26-сантиметровый снаряд разорвался в надстройке, между правой и кормовой башнями, осыпав броневые колосники машинного люка массой осколков и обломков. Это стало последним успехом японского главного калибра — разорвавшийся на кожухе орудия «Такачихо» шестидюймовый снаряд безвозвратно вывел его из строя. Теперь на всю японскую эскадру остались две стреляющие 24-сантиметровки Круппа на «Фусо», до сих пор не добившиеся ни одного попадания, и две армстронговские 10-дюймовки, втиснутые в корпус болтающегося в полутора милях позади «Нахимова» «Цукуси». Адмиралу Иноуэ оставалось полагаться только на средний калибр своих крейсеров, и торпеды продолжающих атаку двух миноносцев.
Со средним калибром тоже всё было не очень хорошо. Миноносцы отвлекли на себя огонь артиллерии «Нахимова», но с правого борта уже приближались два других русских фрегата. Имея с этой стороны шесть действующих шестидюймовок против десяти русских (и ещё трёх восьмидюймовок), японцы могли бы рассчитывать на преимущество в скорострельности, выучке команд или совершенстве управления огнём — но ничего из этого у них не было. Скорострельность была примерно равной, а по части выучки и управления огнём прошедшие уже два боя русские превосходили ещё не бывавших в сражении японцев на голову. Ко всему, русские корабли были ещё и в полтора раза тяжелее, и воздействие скорости, качки и вражеских попаданий ощущалось на них гораздо меньше.
1 Сайго Цугумити, 48 лет, граф (хакушаку по системе Кадзоку) с 1884 г., генерал-лейтенант Императорской Армии. Младший брат Сайго Такамори. В молодости — придворный буддийский жрец князя Сацумы, затем командующий войсками Сацумы в ходе войны Босин. Командующий карательной экспедицией на Тайвань в 1874 году. Лидер фракции Сацумы в японской элите после мятежа и самоубийства Сайго Такамори. Министр флота (1885-1890), свеженазначенный министр внутренних дел. Для занятия высших постов в правительстве, руководстве армии и флота требовалась не квалификация, а факт принадлежности к одной из доминирующих фракций (Сацума, Тосё, императорская фамилия) и доверие Императора. Флот однозначно был сферой влияния выходцев из Сацумы
2 В отличие от «Памяти Азова» и «Адмирала Нахимова», на «Мономахе» орудия главного и среднего калибра стояли не в закрытой батарейной, а на открытой верхней палубе. Таким образом, фрегатом этот корабль именовался незаслуженно, по правилам парусного флота имея право считаться лишь корветом. C классификацией кораблей в русском флоте всё было крайне сложно
3 Вопреки мнению современных «диванных экспертов», у кораблей с ромбическим расположением артиллерии три башни могут обстреливать отнюдь не любую точку горизонта — этому препятствуют надстройки, а также размещённые на палубе шлюпки и прочее
4 Привод горизонтального наведения башен «Адмирала Нахимова» был чисто механическим, за счёт вращения т. н. «розмахов» в нижней части барбета, приводимых в движение мускульной силой 10 — 12 матросов. Разворот башни на 180 градусов занимал от 4 до 8 минут, в зависимости от крена и волнения на море
Из всех кораблей, участвующих в бою, «Адмирал Нахимов» находился в самом сложном положении, какое только можно представить. Будучи на порядок сильнее любого из противников, он был вынужден спасаться бегством от ничтожных в сравнении с ним миноносцев. Сорокатонные скорлупки тридцатиметровой длины гнались за восьмитысячетонным, стометровым исполином, пытаясь выжать из своих изношенных котлов и машин хотя бы двадцатиузловую скорость. Их осталось только двое, несущих на бортах номера 1 и 4, но накоротке они всё ещё представляли собой смертельную опасность. Номер 3 покоился на дне гавани Кобе, потопленный шестидюймовками «Мономаха» ещё в первый день конфликта, а номер 2 с пробитым снарядом «Азова» котлом замер в полумиле позади ведущих смертельный бой основных сил. После мгновенной гибели «Котака», больше миноносцев у Японской империи не было.
Построенные около десяти лет назад, японские номерные миноносцы несли по два 14-дюймовых торпедных аппарата на носу. Это накладывало серьёзные ограничения на их тактику: к примеру, атаковать идущего полным ходом «Нахимова» со стороны кормы они не могли. Восемь тысяч лошадиных сил мощности его силовой установки, преобразованные винтами в поток отшвыриваемой назад воды, просто смыли бы торпеды обратно. Чтобы торпедная атака оказалась успешной, миноносцам нужно было нагнать русский крейсер, обойти его сбоку, повернуться к нему носом и выпустить торпеды ему в борт. К сожалению для японских миноносников, если прямо назад с русского крейсера могла стрелять только кормовая башня и несколько многоствольных пушек с мостика, то стоило им высунуться сбоку, как к ним начинали добавляться всё новые башни и стволы. Тем не менее, капитаны миноносцев продолжали атаку.