Японский городовой
Шрифт:
Бой крейсерских линий также вступил в решающую фазу. Стометровые корабли, сближающиеся с суммарной скоростью в тридцать узлов1, развили максимально возможную скорострельность, давая по залпу шестидюймовок каждую минуту с небольшим. Дубасов сблизился с продолжающими преследовать «Нахимова» японскими крейсерами до четырёх кабельтов, чтобы реализовать преимущество в количестве орудий и мощи главного калибра. Если бы не наличие у противника миноносцев, он сошёлся бы и ещё ближе, чтобы выпустить свои торпеды, а то и вовсе пойти на таран. Впрочем, действие артиллерии, виденное им в предыдущем и этом бою, уже всерьёз поколебало убеждения капитана2.
За считанные минуты, которые продолжалось сближение, корабли обменялись тремя залпами. В «Мономаха» попало три 15-сантиметровых снаряда, один из которых просто отрикошетил от поясной брони.
Капитаны японских миноносцев продолжали атаку, но их уже ждали. Левая восьмидюймовая башня «Нахимова» дала залп, едва первый из них появился в прицеле. Два снаряда, выпущенных с трёхсот шагов, попали в цель в ту же секунду под острым углом. Первый вскрыл борт чуть позади форштевня, разорвал корпус как бумагу, вырвал с места оба торпедных аппарата, вышел через правый борт и нырнул в волну, не разорвавшись — он недостаточно замедлился об тонкую сталь бортов, чтобы сработал даже и чувствительный взрыватель системы покойного гения Барановского. Тем не менее, ударная деформация полностью разрушила носовую часть миноносца №1, тут же захлёстнутую волнами.
Второй снаряд запоздал лишь на долю секунды, врезавшись в корпус миноносца чуть левее предыдущего. Траектория привела его в котельное отделение, зацепленный краем котёл лопнул, выбросил перегретый пар и кипяток под колоссальным давлением, и попавшие под струи тела кочегаров за секунду превратились в выбеленные скелеты, полностью лишённые плоти. Снаряд же пробил переборку, врезался в паровую машину и взорвался. Корпус миноносца, с уже разваливающейся носовой оконечностью, распираемый давлением пара и энергией пороховых газов, разошёлся по швам и исчез под водой, не оставив после себя ничего на поверхности. Там, где только что рассекала волны сорокатонная конструкция из стали, управляемая волей и усилиями пары десятков человек, врезались в воду полдюжины снарядов из пятистволки Гочкисса, выпущенных впустую. Один из них достиг боевой части уже тонущей торпеды в вышвырнутом прочь с палубы миноносца торпедном аппарате, и поднятый детонацией столб воды взметнулся на десятки футов вверх.
Миноносец №4 миновал останки своего неудачливого собрата, ложась в крутой вираж. Сама конструкция корабля диктовала единственно возможный образ действия, и изменить было уже ничего невозможно — разве что обратиться в бегство, что было, конечно, немыслимо. Гибель первого миноносца лишь придала ожесточения экипажу второго. Кормовая шестидюймовка левого борта «Нахимова» выстрелила, но промахнулась, взметнув столб воды и облако водяной взвеси прямо перед форштевнем миноносца.
Матросы русского фрегата, находящегося на протяжении всего сражения на острие японской атаки, уже достигли крайней степени ожесточения, и тоже были готовы сражаться до последнего. Так близко враждебные корабли не сходились в бою, наверное, со времён битвы при Лиссе, и в ход вновь пошло всё вплоть до винтовок абордажных партий. Последний японский миноносец, засыпаемый четырёхлинейными пулями, сорокасемимиллиметровыми снарядами и очередями из тридцатисемимиллиметровых пятистволок с мостиков, рвался вперёд, отвечая частыми выстрелами спаренной тридцатисемимиллиметровки на крыше кормовой рубки. На батарейной палубе Николай, с невозмутимо-спокойным выражением лица, скомандовал залп и перешёл к носовому орудию. Три выстрела центральных шестидюймовок прогремели одновременно, срываемое ветром и скоростью фрегата облако дыма не закрыло обзора через порт первого орудия, и стало видно, как из облака пара и брызг выскальзывает почерневший, изорванный, на три четверти объятый пламенем, фонтанирующий столбами огня из труб и палубы силуэт. Миноносец ещё управлялся, кто-то выживший в этом аду пытался повернуть его носом к «Нахимову», чтобы пустить торпеды или хотя бы пойти на таран. Николай улыбнулся одними глазами — последний выстрел всё-таки останется лично за ним, уже привычно проигнорировал дёрнувшую лицо боль, бросил короткую команду комендору на горизонтальной наводке и скомандовал «Пали». Через мгновение ослепительная вспышка сверкнула на носу миноносца. Куски палубы взлетели вверх, один из них на секунду завис в воздухе, наискось плавно скользя к воде. Сорванные трубы разлетелись в стороны, облако пара зависло над водой, и из него неожиданно показался огарок почерневшего корпуса, ещё продолжающий по инерции двигаться в сторону русского фрегата. Заряжающий позади Николая, с искажённым жуткой гримасой лицом, вбивал в казённик пушки картуз с порохом, но в этом уже не было нужды — останки упорного японского миноносца исчезли в волнах.3
Позади раздался звонок боевой информационной системы — сражение продолжалось, и расслабляться было ещё не время. Пушку развернули к носу, и Николай, поправив прицел по вертикали, снова скомандовал «Пали» - тщетно пытающийся уйти японский броненосец оказался точно на мушке. Правая кормовая шестидюймовка всё это время выпускала снаряд за снарядом по «Такачихо» и «Наниве», и приноровившиеся канониры умудрились превзойти нормативы скорострельности, игнорируя требования безопасности, казавшиеся уже неважными в накале боя, и на ходу придумав, как совместить некоторые операции.
Дав собственный полный залп с обоих бортов, и получив целую серию попаданий со всех трёх русских фрегатов, «Такачихо» почти полностью скрылся в серо-белом дыму. Куда-то в этот дым уходили один за другим снаряды бешено бьющей кормовой шестидюймовки «Нахимова», а вот Цывинский предпочёл притормозить следующий залп, приберегая его для уже вплывающей в прицелы «Нанивы» - не требовалось даже поправлять наводку.
Второй японский крейсер получил не меньше шести попаданий, в том числе оба восьмидюймовых снаряда, и тоже окутался дымом. «Такачихо» же как раз оставил скрывавшее его облако позади, и стала видна развороченная, превращённая в мешанину объятого пламенем железа носовая надстойка. Смотревший в бинокль Дубасов разглядел, как куда-то в невидимый левый борт ударил очередной шестидюймовый снаряд с «Нахимова», высек из стали сноп искр, разорвался где-то в глубине корпуса, выбросив дым и пламя из уже пробитой палубы, и борт японского флагмана вдруг вспух изнутри чуть позади носового барбета, разорванный ударной волной, вышвыривая наружу вспенившие море осколки снаряда, разбрасывая куски обшивки и выпуская целое облако тлеющих кокосовых очёсков из носового коффердама. Переглянувшись с тоже видевшим это Цывинским, командующий пригладил ус и сказал:
– Слава Богу, у нас такой дряни нет…
– Да, Фёдор Васильевич, нормальной брони оно никак не заменит…
В следующую секунду в многострадальную носовую оконечность «Такачихо» ударили очередные два восьмидюймовых снаряда кормовой башни «Нахимова», и она вновь окуталась дымом. Новый снаряд шестидюймовки подсветил облако изнутри пламенем ещё одного пожара, а последовавший залп правой башни вызвал в глубине этого дыма ослепительную, ярче Солнца, вспышку.
– Генрих Фаддеевич, концентрируйте огонь на «Наниве», и прикажите поднять сигнал о том же для «Азова». «Такачихо» пожалуй что уже и не жилец…
– Слушаюсь!
– Но «Нахимова», чёрт побери, жалко. В чём-то даже красивый был корабль…
Действительно, смотреть на фрегат было страшно. От кормовой оконечности позади барбета мало что осталось, надстройка вяло горела, развороченная и подожжённая не столько вражескими попаданиями, сколько собственными залпами правой башни, и распространению огня препятствовали только новые залпы, жутким напором газов срывавшие уже разгоревшееся пламя, но тут же порождавшие новое. Тем не менее, корабль полным ходом пёр вперёд, уже почти настигнув «Фусо», и ведя ошеломляюще частый огонь с обоих бортов. Русские канонерки, оказавшиеся уже не столь далеко прямо по его курсу, и до того без особого успеха пытавшиеся пристреляться по японскому броненосцу, теперь спешили убраться с его дороги.
Капитан Федотов наблюдал за маневрами разбегавшихся в стороны канонерок с немалым облегчением. То, что со стороны могло казаться неостановимой атакой набравшего разбег берсерка, на деле было следствием неисправности рулевой машины. Выведенная из строя сотрясением от разрыва десятидюймового снаряда с «Цукуси» и воздушных баллонов торпед кормового аппарата, она упорно отказывалась работать, игнорируя все усилия механиков. Перемоловший японские «старую» линию и минные силы фрегат уже довольно долгое время не управлялся, и только старания артиллеристов позволяли ему расправляться с постоянно «попадаюшимися под ноги» врагами. Маневрировать с помощью машин пока не было ни возможности, ни необходимости — всё шло и так неплохо. Заложенная конструкторами огромная огневая мощь компенсировала выявившуюся недостаточность бронирования: никто просто не мог продержаться под огнём батареи и многочисленных башен достаточно долго, чтобы нанести фрегату непоправимый урон.