Японский городовой
Шрифт:
Японские крейсера тоже пока ещё держались, но для них всё было гораздо хуже: избиваемый в упор четыремя восьмидюймовками и шестидюймовкой «Такачихо» ещё сохранял плавучесть, но уже утратил боеспособность. Палубные шестидюймовки и противоминный калибр ещё пытались отвечать, но добиться попаданий в условиях разгорающихся пожаров, сотрясения корпуса и застилающих всё клубов дыма уже не могли. Наводчики кормовой 26-сантиметровки попросту вообще не видели ничего. «Нанива» ещё стрелял с обоих бортов, даже иногда попадая по «Нахимову» и «Мономаху», но под сконцентрированным обстрелом русского флагмана и «Памяти Азова» и его огонь начал ослабевать.
Артиллеристам «Фусо» и вовсе было нечем похвастаться — ни главный, ни средний калибр с начала боя
Николай чувствовал себя уже совершенно «в своей тарелке», управляя огнём левой стороны шестидюймовой батареи. Японский броненосец был в секторе обстрела всех орудий, первый же залп вызвал обширный пожар на его корме, и теперь оставалось только методично разрушать всё, что было на нём выше броневого пояса. Это было, конечно, не так увлекательно, как разносить в клочья миноносцы, но определённое удовольствие всё-таки приносило. Разве может не быть приятно видеть, как выпускаемые по твоему приказу снаряды разрывают борт вражеского корабля, как разлетаются в стороны куски металла, вспыхивают один за другим пожары, и всё это окутывается облаками дыма? Благо, теперь у Николая был отличный английский морской бинокль, взятый Дубасовым в трофей на «Чиоде», и подаренный при случае цесаревичу. Команда «Нахимова» была выучена куда лучше, чем на «Азове», а сам Николай уже изрядно набил руку в управлении стрельбой. Старый броненосец, тем не менее, держался.
Наконец «Нахимов» догнал его, привёл на траверз, и перешли на бронебойные. Конечно, из пушки с расстояния в неполную версту невозможно гарантировать, что ты попадёшь точно в ватерлинию — даже на суше, из винтовки и с упора, это вряд ли удастся гарантировать без оптического прицела. Речь шла скорее о том, что если уж попадёшь (и не вообще в корабль, а именно в пояс или каземат), то при некоторой удаче броня, возможно, будет пробита… и при ещё большей удаче, будет повреждено и что-нибудь за ней. Разносить фугасами небронированный борт было куда увлекательнее и, как начал вскоре подозревать Николай, эффективнее: попадания бронебойных оказывали совсем немного видимого действия. Даже уложив четыре снаряда в залпе в ватерлинию под самый каземат, он не добился вообще ничего. Очевидно, точка приложения усилий была выбрана неверно.
Николай распорядился изменить горизонтальную наводку, рассчитывая при удаче взломать броню противника ближе к корме. Наверху раздался грохот залпа левой башни, наконец развернувшейся на борт, и поймавший два восьмидюймовых снаряда броненосец заметно вздрогнул. Облако дыма опять закрыло всё для кормовой части батареи, но это уже никому не мешало: цесаревич корректировал огонь от носового орудия, а комендоры остальных пушек просто старались в точности и немедля выполнять его приказы. Как ни странно, это работало.
1 Около 55 километров в час
2 Дубасов до того считался ярым сторонником торпедного оружия и таранной тактики, полагая артиллерию недостаточно эффективной для быстрого уничтожения неприятеля
3 Описание атаки миноносца №4 стало широко известно благодаря целому ряду обстоятельств. Многие находили потом значительное сходство между ним, и главой «Сын Грома» в произведении Г. Г. Уэллса «Война миров»
Дубасов тем временем распорядился начать новый маневр, и русские фрегаты ещё раз повернули, охватывая остатки японской «новой» линии с хвоста, и открыв огонь левым бортом по «Цукуси» и подтягивающимся к нему японским канонеркам. Как известно любому школьнику, многократно повторяющееся избиение с однозначным результатом прочищает любые мозги и ломает любое сопротивление. Начав получать удары шестидюймовыми «кулаками», японские канонерки предпочли уклониться от сближения, и двинулись назад в сторону гавани Симоносеки, под защиту береговых батарей. Русские пока оставили их в покое, всаживая залп за залпом с правого борта в «Наниву» и продолжающий полыхать полуразрушенный «Такачихо». Японский флагман потерял управляемость и покатился вправо, постепенно замедляя ход. Артиллерия его уже практически замолчала. «Нанива» ещё продолжал сражаться, пытаясь его прикрыть и получая удары в оба борта, но было понятно, что долго ему не продержаться.
Избавившись от преследователей из японской «новой линии», капитан Федотов уравнял скорости с «Фусо», и теперь наблюдал за безответным разрушением броненосца. Батарея, кажется, самовольно вновь перешла на фугасные снаряды, вызвав сильнейший пожар у него на юте, и теперь разламывая точными залпами его носовую часть. Посланный было вестовой вернулся со словами «Государь наследник сказали, что так вернее будет», и капитан решил не вмешиваться. Пристрелявшаяся левая восьмидюймовая башня справлялась с бронёй и одна, уложив в пояс и каземат пять снарядов в трёх залпах. Не выдержав расстрела, начавший крениться на правый борт броненосец повернул в сторону берега, и оказавшийся в неполных двух кабельтовых на его траверзе «Кореец» дал залп из обеих своих восьмидюймовок. Из каземата «Фусо» выбросило струи пламени, жуткий грохот перекрыл звуки канонады и заставил вздрогнуть даже находившегося почти в миле Дубасова. Облако дыма окутало корабль, куски железа разлетелись по сторонам, а бортовая 17-сантиметровая пушка рухнула в море в паре десятков футов от форштевня «Корейца», обдав всех на его палубе водяными брызгами.
Федотов тоже скомандовал в машинное поворот налево, поставив ещё продолжающие сопротивляться японские крейсера под огонь повёрнутых на борт башен и левой стороны батареи. “Такачихо» продолжал гореть и почти остановился, из разбитых защитных коффердамов валили клубы чёрного дыма, за которыми изредка сверкали вспышки выстрелов малокалиберных орудий. На боевых марсах суетилась прислуга многочисленных картечниц Норденфельда, пытающаяся обстреливать огибающих японцев по широкой дуге «Мономаха» и «Азова».
Николай благодаря отличному биноклю разглядел это. Первый залп батареи лёг перелётом, снаряды второго, несмотря на значительную дистанцию, разорвались в надстройках. Это, однако, было не то… Николай, отстранив комендоров, сам поправил сначала горизонтальную, потом и вертикальную наводку, взял в руки запальный шнур. Матросы, под командой цесаревича отразившие две минные атаки и пустившие ко дну несколько кораблей, наблюдали за этим, крестясь и перешёптываясь. Прибежало несколько артиллеристов с переставшего стрелять правого борта, замерли офицеры свиты, а Николай закрыл глаза и, вновь наитием ощутив наступающий момент, дёрнул шнур. Пушка грохнула и откатилась, а через две секунды по палубе прокатилось громовое «Ура!», и Николай открыл глаза и поднёс к ним бинокль. Марса фок-мачты «Такачихо» больше не было, прямое попадание шестидюймового фугаса разнесло его на куски. Комендоры вопили от восторга и, если бы дело было на верхней палубе, наверное бросились бы качать цесаревича. Николай же просто стоял и улыбался, радуясь в душе, как ребёнок, выбивший фигуру из города одним броском с кона1.
Раздался металлический лязг, взрыв, крики — бой продолжался, и противник не позволял расслабляться. Николай вновь поправил вертикальную наводку, поднял к глазам бинокль и скомандовал залп. Несколько вспышек сверкнуло в кормовой части японского флагмана, и вторая его мачта тоже надломилась и повалилась за борт. Ответный огонь с объятого пламенем и уже полностью затянутого дымом крейсера наконец прекратился.
«Нанива» ещё продолжал двигаться и сопротивляться, но это длилось недолго. После удачного попадания восьмидюймового снаряда из трубы его выбросило столб пара, скорость начала падать, а потом в борт почти уже остановившегося корабля разом ударили два восьмидюймовых и несколько шестидюймовых снарядов «Нахимова», и он внезапно и резко начал погружаться кормой и валиться на бок. Через несколько минут на поверхности воды от всего японского флота остались лишь обломки и догорающий остов «Такачихо».