Ярмарка теней (сборник)
Шрифт:
Затем Седой начал проявлять особый интерес к детям. Малыши редко появлялись на территории нашего института, но все же иногда родители приводили ребятишек посмотреть мышей, крыс, обезьян. Заодно дети демонстрировали сотрудникам института свои таланты. Декламировали стихи, отвечали, уцепившись за юбку матери или брюки отца. Последнее было наиболее распространенной формой их публичных выступлений. Чаще же всего они возились с Седым. Пес в это время уже получил полную свободу и с независимым видом разгуливал по двору.
Однажды, наблюдая возню детей и собаки, мой друг сказал, что Седой ведет себя как щенок. Это замечание поразило
«Он впадает в детство», — заметил мой друг, и я сказала, что я тоже хотела бы впасть в детство. Помню, что он посмотрел на меня внимательно и долго и ничего не отвечал.
Всем нашим подопытным объектам мы вводили препарат «А'». Я сейчас не могу без содрогания вспомнить всех этих подыхающих от старости, болезней и увечий крыс, мышей, свинок.
«Все, — сказал однажды мой друг, — кончаем… Все ясно», — добавил он. А что, собственно, было ясно? Препарат восстанавливал здоровье? На этот вопрос трудно было ответить определенно. Статистика показывала, что только пятьдесят процентов животных возвращались в норму. А остальные погибали.
Но что-то с ними все же происходило. Но это что-то было таким очевидным и одновременно, неуловимым… Мы долго ломали голову, как определить состояние, в котором оказывались наши животные после лечения препаратом «А'».
«Они молодеют», — говорила я, а шеф, ядовито улыбаясь, указывал мне на седину нашего пса и склеротические прожилки в глазах. «Они глупеют», утверждала я, и мой друг неодобрительно качал головой. Это была явная клевета на ваших веселых и сообразительных животных.
«У них восстанавливается память», — говорил он, и это было похоже на истину. По всем признакам сильнее всего и резче всего наш препарат влиял на восстановление памяти, на воскрешение забытых рефлексов молодости.
Затем случилось несчастье. Погиб Седой, погиб в отчаянной, мужественной схватке, спасая жизнь нашему сотруднику. У нас в виварии расположен большой обезьянник, в котором среди множества макак, мандрилов и прочей обезьяньей мелочи содержался огромный яванский орангутанг. У него было отдельное помещение, снабженное надежными запорами. И все же, несмотря на сторожей и замки, а может быть, именно благодаря им обезьяна сбежала. Все были слишком уверены в принятых мерах безопасности. А оранг удрал и скрылся в заповеднике, благо до леса рукой подать. Изредка зверь возвращался в виварий, оставляя после себя растерзанные тушки кроликов и перья птиц. Не знаю, что его тянуло обратно, но перепуганные сторожа потребовали либо выловить обезьяну из заповедника, либо снабдить их огнестрельным оружием. В тот же день, когда были выданы винтовки, оранг напал на одного из сторожей, и плохо пришлось бы старику, не окажись рядом Седой. Пес бросился на спину обезьяне и отвлек ее от человека. Помятый, ошалевший от страха сторож вскочил на ноги и стал стрелять в катавшийся по земле клубок тел. Так погибли и вольнолюбивый оранг, и наш Седой.
К моему удивлению, гибель Седого сильно поразила шефа. Узнав о ней, он долго молчал и затем сказал, что хочет попробовать препарат на себе.
По его тону и взгляду я поняла, что это решение окончательное, что сопротивляться и уговаривать бесполезно. Это был приказ, обсуждению не подлежащий.
И тогда я сказала, что тоже хочу попробовать препарат на себе. Мне показалось, что он обрадовался принятому мной решению, хотя и стал спустя несколько минут отговаривать меня и даже погрозил кулаком…
Могла ли я подумать, что его руки, сильные руки его попадут под кварк-нейтринный поток и на моих глазах превратятся в серебристую пыль? Как нам страшно не повезло!…»
— Ну и что? — спросил Второв, отложив в сторону последний лист.
— Как — что?
— Что случилось после того, как они ввели себе препарат?
— Это неважно! Я не собиралась разгадывать тайну, просто мне хотелось нарисовать образ и высказать кое-какие свои идеи…
— Скажу тебе прямо. Это ничего общего с Ритой не имеет. Ты не обижайся, но это так.
— А по-моему, все верно. Рита — добрый, интеллигентный человек, научный работник… Высший стиль мыслей, чувств и слов.
— Рита — это битое стекло в тесте. Голыми руками мять не рекомендуется, — резко сказал Второв. — И, уж конечно, она не будет называть его «мой друг» или «он».
— А как она его называла?
— Не знаю. Но это неважно. Про пса хорошо, про старость хорошо. По-видимому, такой стимул в деяниях Кузовкина существовал. И еще-кое-что есть… Так что спасибо, в общем.
— Куда же ты забираешь рассказ?
— Хочу еще раз прочесть.
— Значит, тебе все же понравилось?
Второв неопределенно хмыкнул и, сунув рукопись в портфель, пошел к двери. Он был раздражен ее самоуверенностью. Но — и он понял это сразу ее работа была первой попыткой нарисовать законченную картину того, что когда-то разыгралось между двумя ушедшими из жизни людьми. Он не поверил ни одному слову, но ясно почувствовал, что в его руках был метод. И еще он понял, что ему не хватает фантазии, всегда не хватало фантазии. Это ему, ему следовало положить в основу всего тот предположительный факт, что Кузовкин попробовал «А'» на себе. С этого следовало начать! Мог ведь Кузовкин так поступить? Артур же попробовал… Артур! Артур! Артур!!! Вот недостающее звено! Вот центр кристаллизации!
…Войдя в свой кабинет, Второв подмигнул портрету Опарина, но тот остался безучастным и равнодушно смотрел, как Второв запирает двери и на цыпочках пробирается к письменному столу.
Второв выдернул телефонную вилку из гнезда, открыл форточку, закурил.
«С этим псом у Веры, кажется, получилось неплохо. Сам не пойму, в чем там дело… Нет, конечно, все это сюсюканье никакого отношения к Кузовкину не имеет. Понятное дело, что все там было иначе. Но сам метод! Метод, пожалуй, хорош… Нужно и мне попытаться рассказать все с самого начала. Рассказать самому себе. Одеть фантастический костяк плотью фактов…»
Он сбросил со стола книги и папки прямо на пол. Достал из ящика чистый лист бумаги и написал крупными буквами: «ДНК ИЗ КОСМОСА».
А строчкой ниже и мелкими буквами добавил:
«В: Неорганический нуклеотид, извлеченный Артуром из углистого хондрита».
«И все же, что там могло произойти? Излучение, взрыв, особые частицы?… Пожалуй, не стоит хитрить перед самим собой. Все равно хочется поставить этот вопрос. Нет! Нет! Так нельзя. Я растекаюсь мыслию по древу. Все догадки и предположения должны быть отброшены! Факты и обстоятельства, обстоятельства и факты, и все, что с необходимой логикой вытекает из этих фактов. Никаких фантазий…»