Яростные тени
Шрифт:
– Если мы не найдем этот ключ, его состояние само по себе ухудшится. И о каком сейфе ты говоришь? В отцовском кабинете?
Круглолицая экономка побагровела.
– Нет, есть еще один.
– Еще один?
– Разве нельзя просто…
Хэдли прищурилась.
– Покажи мне сейф, Шарлотта. Сейчас же.
Хэдли поднялась за экономкой по главной лестнице в отцовскую спальню. Около кровати стоял комод, в котором не выдвигался один из ящиков. Шарлотта сняла лампу и отодвинула мебель от стены. Задняя поверхность комода отворилась, и показался черный сейф точно по размеру закрытого ящика.
– Я не знаю код, – призналась Шарлотта.
Однако Хэдли его знала, потому что отец использовал одни и те же цифры: дату рождения дочери. Несколько быстрых поворотов ручки, и замок, щелкнув, открылся. Она постаралась не слишком приглядываться к содержимому: фотографиям ее матери, официальным документам, пачке наличности. В маленьком конверте лежало несколько ключей, и Хэдли без проблем нашла нужные: на чеканном кольце висели большой и маленький ключи.
Семейный мавзолей был возведен дедом ее матери в 1856 году, после постройки дома для Мюрреев, разбогатевших во времена недавней золотой лихорадки. Поговаривали, что прадед хотел воздвигнуть его на кладбище Лорен-хилл, носившее в то время название Лоун Маунтин, но подрался с клерком из кладбищенской конторы, когда попытался купить кусок земли. Разозлившись на городские власти, он решил соорудить мавзолей на своем заднем дворе.
Строение было небольшим. Крыша в неоклассическом стиле едва превышала рост Хэдли на полметра. И хоть в ширину мавзолей был больше, чем в высоту, дальняя половина заросла кустами черники, а все здание казалось маленьким под сенью австралийской акации бабушки Хэдли. Одна из двух колонн сильно треснула во время землетрясения, но дом и мавзолей пережили Великий пожар, так как находились на юго-западной стороне Рашн-хилл.
Промочив волосы под дождем, Хэдли сунула тяжелый ключ в бронированную железную дверь. Ржавый замок поддался, но пришлось налечь на дверь всем весом и приложить все силы. С протестующим скрипом, от которого Хэдли поморщилась, створка открылась.
Хэдли включила фонарик. Шесть крипт, по три с каждой стороны, прикрытые бледным покрывалом пыли. Прабабушка, прадедушка, бабушка и дедушка. Хэдли пошла дальше и обратила внимание на две верхние крипты под потолком.
ВЕРА МЮРРЕЙ БЭКОЛ
ЖЕНА И МАТЬ
1875-1906 гг.
Ее гроб лежал за резной гранитной дверью. Конечно, внутри не было никакой перекладины. Отец нашел бы канопу, когда тайком положил останки жены в мавзолей после беспорядков, вызванных Великим пожаром. Он нарушил закон, запрещающий хоронить в пределах Сан-Франциско.
Однако последняя крипта, будущее место упокоения доктора Бэкола, еще пустовала. Если мать что-то спрятала, то лучше места не придумаешь.
– Сейчас начнется, – прошептала себе под нос Хэдли и вставила меньший ключ в железную дверцу крипты.
Страх словно отвесил ей пощечину.
Эту мерзкую энергию она бы узнала где угодно. Адам был прав: железо отлично хранит артефакты.
Она направила луч фонарика во тьму. Последняя канопа – крышка в виде головы человека – Имсети, хранитель печени.
Как же пошутила мать, спрятав перекладину в том месте, которое никто не откроет до смерти ее отца, когда для него будет слишком поздно воспользоваться амулетом.
Сейчас Хэдли ненавидела Веру Бэкол как никогда.
Отключив фонарик, Хэдли вытащила канопу из крипты и в последний раз посмотрела на пиктограммы перед тем, как разбила урну о гранитный пол. Что-то золотое покатилось по керамическим осколкам прочь из мавзолея прямо в грязь.
Хэдли вышла из помещения в серый день и рассмотрела находку. Эта перекладина оказалась необычной: сверху находилась петля, к которой крепилась длинная золотая цепь. Верхушка амулета. И когда все части сложены вместе, артефакт превращался в ожерелья.
Хэдли переступила через шишковатый корень акации и собралась поднять перекладину, но ее пальцы наткнулись на чужую руку. Она подняла голову и оказалась лицом к лицу с Оливером Гинном.
– Здравствуйте, мисс Бэкол, – поздоровался он и поднял перекладину.
Хэдли отшатнулась и чуть не упала.
– Расхищаете могилы?
Ноель стер грязь рукавом черного пальто. На полях его шляпы собрались капельки дождя.
– Это вам не принадлежит, – сказала Хэдли, пытаясь отнять находку.
Ноель длинными пальцами схватился за цепочку и оттащил перекладину вне досягаемости.
– По правде говоря, эта перекладина – собственность древних жриц пустыни. Твой отец дурак, что взялся собрать амулет. И еще больший идиот, что отправил тебя на поиски после того, как твоя мать постаралась, чтобы артефакт ему не достался.
– Моя мать не хотела отдавать его и вам, Оливер, Ноель, или как вы, черт возьми, себя называете.
– А. – Он прищурился. Лицо, которое она когда-то считала красивым и молодым, не изменилось, но теперь Хэдли знала, что это неестественно, поэтому заметила, что его щеки запали, а глаза немного помутнели. – Я уже много лет живу под именем Оливер, но не солгу: мне нравится слышать «Ноель» из твоих уст. Ты мне так напоминаешь Веру.
– Не путайте меня с моей матерью.
– Да, ты намного холоднее ее. Но я вижу теперь, что отчужденность – просто защитная реакция. Ты выросла одна, без тепла, которое могла дать мать.
– Действительно. Потому что, когда миссис Бэкол была жива, особой материнской заботы не проявляла. Отдала меня слугам и занималась своими делами. Была слишком занята, наставляя рога отцу, чтобы растить ребенка.
– Она тебя любила. И, к сожалению, твоего отца тоже. Арчи не заслужил ее привязанности. Он больше занимался карьерой вместо того, чтобы дать ей необходимое.
– Да. Он точно не дал ей того, что вы – тайное заклинание, которое лишило ее жизни.
Оливер сдвинул брови.
– Эта магия спасла жизнь вам обеим.
– А заодно наградила проклятием!
– Проклятием! Почему? Ты не умерла через восемь лет, как мать, – продолжал он, глядя на нее так, что у нее волоски на руках встали дыбом. – Знаешь, когда я услышал, что нашлось основание амулета, сразу понял – твой отец постарается наложить на него свои лапы. Но не ожидал, что ты настолько похожа на мать.