Ящеръ
Шрифт:
Ящер был начеку. Железное дуло взметнулось, удерживаемое крепкими руками. Блок вышел аккуратным, уводящим по касанию, передающим нехорошую, разбалансирующую инерцию нападавшему. Обрез ушел вниз, после чего Митька нанес еще один удар. В сенях снова послышался треск.
У милиционера от боли и душившей его злобы полились сопли и слюни. Сейчас он ненавидел мир, в котором ему сломали обе кисти. Парень как-то внезапно осознал, что больше никогда не возьмется этими руками за плуг, и что не будут они больше здоровыми.
– Мычишь, Яшка?
– сурово спросил Ящер, отведя обрез через плечо.
Противник
– Яшка!
– послышался грубый мужской голос из-за за плотно прикрытой в избу двери.
– Кого там черт принес?
– Вот и хозяин проснулся, - бодро подметил Ящер, перешагивая через грозу своего детства в милицейской форме.
– Я пойду с товарищем главой погутарю, а ты пока здесь подожди. Хорошо?
– Сдохнешь!
– прошипел служитель закона, стараясь вложить в свои слова всю ненависть, на какую был способен.
– Ну, ну, - мотнул головой парень, - будет тебе.
С этими словами Ящер что было силы заехал обрезом по правой щеке своему давнему обидчику. Челюсть неестественно выдвинулась в противоположную от удара сторону. На этот раз вместо треска появился только какой-то хлябающий звук и одновременно словно бы надломилась суповая кость. Голова Яшки запрокинулась наискосок, оставшись неподвижной, тело обмякло на деревянных ступенях.
Поправив отороченный ворот шинели, Ящер вытер ноги об грязную тряпку, перекрестился, и распахнул дверь. Его сразу же обдало волной тепла, дом был растоплен до предела. Света не зажигали. Глаза, привыкшие к сумраку, уловили движение на кровати, стоявшей в противоположном от двери углу. Темный силуэт вскочил и метнулся к стулу с одеждой.
– Товарищ пре...
– тут Ящер осекся. Жаркий сумрак избы, рассеиваемый лишь занавешенными тюлью оконцами, нагонял сонливость. Язык пробежался кончиком по внутренней стороне передних зубов. Каково же было Митькино удивление, когда он обнаружил, что большая часть передних резцов заострились, став похожими на клыки.
Как у Ящера зубищи-то, подумал Ящер. Как у аспида, что хочет высоко подпрыгнуть, и солнце откусить, а тушей своей полсвета заслонить! И невольно подражая былинному ящеру, парень неловко подпрыгнул, все еще стоя на пороге.
– Да кто это там ходит?
– прошипели в темном углу. То был хозяин дома, в спешке повязывавший штаны.
– Господин глава, а, господин глава?
– слова вырывались из горла с трудом, их приходилось выталкивать. Шинель сделалась какой-то тесной и в то же время родной, даже пожелай он ее снять, не вышло бы. Митька даже дернул за рукав, проверяя - так и есть, как приросла!
– Митька, ты, что ли, сученыш?
– удивился глава.
– Я по вашу душу пришел, - прошелестела темнота, из которой струились потоки ноябрьского холода.
– Пошел прочь отсюда, мерзавец, и дверь закрой. Завтра с дьяком тебе высечем. Только почем зря тепло из дома выпускаешь! Ну!
– Голову тебе откушу, господин глава!
– с трудом произнося каждое слово, пророкотал густой, пульсирующий чернильный сгусток.
Митьку словно бы сдавило удушливыми объятьями, но как-то по-родному. Белый свет заслонило от него полупрозрачным щитом из темноты. Под новоиспеченным панцырем, который больше всего напоминал яйцо, из которого следовало родиться древней рептилии в белом кителе. Митя очень четко вдруг осознал, что родиться ему предстоит непременно для того, чтобы откусывать головы новой алеющей гидре, и что это будет та еще битва. А еще он хотел подпрыгивать, и откусывать круглые светящиеся блины, чтобы красть у толпы освещение.
Холод, сковывающий члены, отпустил, отступил на второй план. Ящер не заметил, как его белый китель с пустыми погонами сам стал излучать морозную тревогу. Все, что его терзало подчинилось сейчас его воле, стало орудием его мести.
– Мне бы стеклышко для образа, - горло словно бы разучилось выталкивать слова. Сам этот процесс сделался каким-то бессмысленным и малоэффективным. Гораздо более логичным Ящеру теперь казалось подпрыгивать в новых щеголеватых сапогах, пристукивая в воздухе каблуками, и хвататься за револьвер, висевший на поясе.
– Мне ведь для жизни так мало нужно, господин глава, - промолвил парень, и в его голосе прозвучали нотки философской грусти. Сказанного не воротишь, содеянного не отменишь.
– Ты рехнулся?
– на лунный просвет выпорхнул клок темной бороды. Голова замахнулся на Ящера крепко сколоченным табуретом, явно намереваясь отбить ему всю голову.
Парень выдохнул морозный воздух, невидимый панцирь растаял, как нелепая поземка, словно и не было его. На пороге стоял белый офицер без опозновательнвх знаков. Ящер, выхвативший револьвер, готовый откусывать головы красной гидре.
Митька хищно глянул на главу, мчавшегося на него с табуретом, затем иронично усмехнулся, и выстрелил. Револьвер благосклонно кивнул и, крутанувшись в ладони, исчез в кобуре.
Бородатый мужик разинул рот, зажимая ладонью пулевое ранение. В жарком воздухе истопленной избы запахло липкой кровью. Табуретка с грохотом упала на деревянный пол прямо возле митькиных ног.
– Чего тебе надобно, ирод ты проклятый?
– скрепя зубами от злости, процедил хозяин дома.
– Не скрипи так сильно зубами, раздражает, - Ящер любезно похлопал главу по раненному плечу, которое тот старательно зажимал.
Затем молодой человек медленно прошелся по ковровой дорожке, выстеленной до самой постели, наслаждаясь похрустыванием кожи на ремне и сапогах.
– Мне ведь, Никодим Семенович, много-то и не надо, - сказал Ящер. В его голосе то и дело проскальзывали истеричные нотки глухой обиды.
– Что б последнего не забирали, да вот, иконка поломалась. И того не нашлось у советской власти в закромах. Стеклышка!
– парень показал двумя пальцами, какой небольшой размер стекла ему требовался.
– Дурак ты, Митька, не ведаешь, что творишь, - прохрипел Никодим, отползая в тень. Его ночная рубаха пропиталась кровью.
– Коника хотел, но понимал всегда, что нельзя, форму гвардейскую, да где теперь гвардейцы эти?
– Митёк с досадой оглянулся, но вокруг была только темная комната с хрипевшим раненным председателем. В сенях с переломом обеих кистей валялся бес чувств и, судя по всему, без челюсти, Яшка, заклятый друг детства.