Ящик Пандоры. Книги 3 – 4
Шрифт:
Лаура не могла вымолвить ни слова. Правда застряла у нее в горле. Как много значило бы для нее, если бы она отвела душу, рассказав все сейчас Хэлу. Но его голос, звучавший отстраненно, и причиняющая ей боль манера держаться напомнили Лауре о том, что их разделял целый мир. Она не могла разрушить эту преграду. Несколько правдивых слов ничего не изменили бы. Что они дадут?
– Хорошо, – ответила она. Это слово слетело с ее немного дрожащих губ, сопровождаемое взглядом, который, она была уверена, он видел. Этот разоблачающий взгляд выдал ее гораздо
– У тебя есть дети? – спросил он, поднимая брови. В ответ она лишь покачала головой.
– У меня тоже нет, – сказал он.
За этими словами последовала долгая пауза, после которой, подталкиваемые каким-то внутренним импульсом, порожденным отчаянием или безрассудством, они заговорили оба сразу. Это рассмешило их, а затем они снова погрузились в молчание. И каждый успокаивал себя тем, что другой не услышал произнесенного.
– Ты так прекрасно выглядишь, – сказал он спустя какое-то время. – Я никогда не думал, что ты можешь так хорошо выглядеть.
Столько ласки было в его словах, что она почувствовала, что может потерять сознание.
– Я тоже, – ответила она быстро, любуясь светом, колеблющимся вокруг его влажных улыбающихся губ, на которых таяли снежинки.
– Ты счастлива? – спросил он, искренне надеясь на то, что она ответит утвердительно.
Лаура задумалась над его вопросом. После того, как прошло столько времени и столько всего случилось, для нее это был самый трудный в мире вопрос.
Смущенная, она в замешательстве слегка пожала плечами и ничего не сказала ему.
Но он, казалось, совсем не заметил ее смущения. Он смотрел на нее глазами, полными восторга, как будто бы просто сидеть здесь с нею рядом было так радостно, что забывались все пережитые несчастья и мрачные мысли.
– А я все еще хожу дома на руках, – сказал он с прежним юмором, как когда-то много-много лет назад. – Но теперь я стал разбивать больше ваз. Может быть, старею.
Он посмотрел в сторону, в сгущающуюся темноту.
– И я до сих пор плаваю. О, Хэл!
Она опустила глаза. Камера, которую она придерживала на коленях, подрагивала у нее в руках. Слезы снова стали наворачиваться на глаза. Лаура изо всех сил старалась сдержать их.
На какое-то время воцарилось молчание. Ни один не произнес ни слова. Она думала о том, сожалеет ли он о всей жестокости этой случайной встречи так же, как она. И был ли он, так же, как она, благодарен за эту случайность.
– Я все время прихожу сюда, – сказал он. – Обычно когда уже начинает темнеть, примерно в такое же время, как и сегодня.
Лаура изумилась, подумав о том, как часто их жизненные пути могли бы пересечься на несколько дней, на несколько часов. Они еще раньше могли бы встретиться таким же образом. Ведь она и сама довольно часто останавливалась около карусели и сидела на этой же скамеечке во время прогулки по парку.
Хэл вздохнул.
– Я думал о тебе… и о нас…
Не говори больше ничего. Пожалуйста!
– … и я мечтал о том, что в один прекрасный день увижу тебя сидящей вот здесь, – прибавил он. – Боюсь, в душе я все еще мальчишка, Лаура.
Она посмотрела на упрямую слезу, соскользнувшую с ее щеки и капнувшую на руку, в которой она держала камеру. У нее больше не было сил. Она была готова ненавидеть его за эти слова, но ее сердце таяло.
– В любом случае, – сказал он, – сегодня моя мечта стала реальностью.
Она подняла голову и посмотрела на него. В ее глазах была покорность, которая, словно волшебница, повернула время вспять. Он видел такую же покорность у нее в тот первый день в Нью-Йоркской бухте, когда она откинулась назад перед ним, беззащитная, как ребенок, отдав свою судьбу в его руки.
Поэтому он осмелился заговорить сейчас.
– Лаура, – сказал он, – не отвести ли мне тебя в какое-нибудь другое место, где потеплее?
Лаура устремила на него взгляд, выражавший бесконечную грусть и безмерное облегчение.
Темнота, окружавшая их, казалось, светилась, слегка окрашенная голубизной падающего снега, когда они встали вместе и, повернув, направились к выходу.
Они приехали в тихое местечко, которое мало отличалось от тех, где они встречались много лет назад. Но в тот вечер их встреча была непохожа на то, что они когда-то узнали вместе, и на то, что испытывал каждый из них в своей отдельной от другого жизни.
Они занимались любовью и ощущали одновременно и страдание и наслаждение. Потому что каждым прикосновением они не только праздновали свою случайную встречу, которая соединила их после всего, что случилось, но и прощались. Ведь они оба знали, что судьба позволила им встретиться еще раз только для того, чтобы расстаться навсегда.
Лаура отдавала всю себя и знала, что в тот момент Хэл принадлежит ей целиком, больше, чем когда бы то ни было раньше. Он отдавал ей все, что сохранил для нее, все, что она могла ожидать в этой жизни. И когда она прижимала его к груди, то чувствовала, что ей больше нечего терять и что в эту прощальную ночь Хэл принадлежит ей в последний раз.
Когда все кончилось, они еще долгое время лежали в объятиях друг друга, сохраняя молчание, как будто какой-то неизвестный закон запрещал все слова, которые они могли сказать друг другу. Она чувствовала, как его пальцы гладят ее по щеке, ласкают кудри, слегка дотрагиваясь до них, как он прикасается к ее плечам, рукам с любовью и нежностью.
Спустя какое-то время выносить все это стало слишком больно, потому что они оба знали, что им придется расстаться. И эти нежные ласки словно бередили открытые раны, которые скоро должны были стать слишком глубокими, чтобы можно было вытерпеть боль.
Они поднялись и начали одеваться, не глядя друг на друга. Одевшись, Лаура бросила взгляд на дверь и заметила лежавшую на полу около нее фотокамеру. Казалось, что камера притягивает ее какой-то странной энергией. Лаура посмотрела на Хэла. На нем были только слаксы, до пояса он был еще обнажен.