Ящик Пандоры. Книги 3 – 4
Шрифт:
С недавних пор боль, которую она испытывала, совершая по городу свои прогулки, удвоилась. Близилось Рождество – самое тяжелое время в году для одиноких людей. Пятую авеню украшала праздничная иллюминация. Тротуары кишели множеством людей, устремившихся к магазинам в поисках подарков к празднику. Санта-Клаусы звенели в свои колокольчики на углах улиц, а дети тянули мам к ярко освещенным витринам магазинов, чтобы полюбоваться на выставленные там разноцветные игрушки.
Сталкиваясь с торжеством праздника, который отмечали в узком семейном кругу, видя бурлящую радость детей, Лаура уходила
Поэтому она возвращалась в Сентрал-Парк, который каким-то странным образом стал географическим и духовным центром ее странствий, как и для многих других нью-йоркцев. Здесь она фотографировала не только детей, гулявших со своими мамами, но и бродяг с остекленевшим взглядом, сидящих на скамейках, не только молодых влюбленных, но и престарелых вдов, шествующих со своими собачками в мрачном молчании. Здесь она встречала не одних энергичных подростков, летящих на роликах вдоль дорожек, собравшись в группы, но и одиноких людей, которые проходили мимо молодых, казалось, даже не замечая их легкомыслия. Тут и там она встречала людей, бредущих в никуда, как и она сама.
В Сентрал-Парк можно было найти кого угодно и что угодно. Здесь было неисчерпаемое разнообразие человеческих лиц, порожденных мегаполисом. Для глаз фотографа это был просто рай, полный разнообразных возможностей для съемок. Но в те дни Лауре было трудно смотреть на лица, потому что на многих из них лежала печать одиночества.
Тем не менее она возвращалась обратно в парк, потому что он был единственным домом, который она знала, а эти незнакомые прохожие были для нее самыми близкими членами ее духовной семьи. Даже если их связывало только одиночество, этого было достаточно. Такая связь была вполне прочной, и в ближайшее время она не была готова ее порвать.
Так было и в тот день. Над городом сгущались сумерки, и прохлада, чувствовавшаяся в воздухе, предвещала, что скоро начнется снегопад. А Лаура блуждала по дорожкам парка между прудом и площадкой для катания на роликах, где на фоне мерзлого пейзажа мелькали подростки в шарфах яркого цвета, рассекавшие на бегу холодный воздух.
Лаура знала, что время идти домой и приготовить что-нибудь поесть, но никак не могла заставить себя завершить сегодняшние скитания. В руке она держала свою камеру. В этот день она пользовалась ею очень мало, сделав всего несколько снимков людей, находившихся в отдалении от нее. Она чувствовала себя отрезанной от них, а холодный воздух как будто продолжал леденящую пустоту, которая была внутри нее.
Она завернула за угол, сделав несколько шагов, и вдруг услышала визг детей, катающихся на карусели. Она двинулась туда, откуда доносилась музыка, и скоро увидела карусель, облепленную детьми. Она опустилась на стоявшую неподалеку скамейку и загляделась на них.
Было уже поздно, становилось все темнее и темнее. Мамы детей, что катались на карусели, сидели на скамейках, расположенных ближе к аттракциону. Они то и дело поглядывали на часы и ужасно нервничали. На лицах детей выражалось упрямство, несогласие и восхищение. Они как бы говорили, что знают о том, что их игра должна скоро закончиться, но намереваются наслаждаться ею до последней отведенной им секунды.
Лаура поднесла камеру к глазам, настроила объектив и навела его на кружившихся детей. Ей хотелось хотя бы разок сфотографировать ту сцену, которая разворачивалась перед ней. Но тут что-то остановило ее, и она отвела камеру в сторону.
Лаура вздохнула – причиной ее нерешительности было счастье, светившееся в веселых глазах детей. Они напоминали ей о ее собственных двух детях, которых она потеряла. Она не могла поднять глаз своей камеры на счастливых шестилетних детей, после того, как возможность иметь своего собственного ребенка уже дважды обошла ее.
Сколько бессонных ночей провела она, думая о тех двух неродившихся детях! Как много значили бы они в ее жизни! Не только их присутствие заполнило бы ее сердце, но даже сам факт их рождения мог бы так изменить течение ее жизни, что трудно себе и представить.
Если бы ребенок Натаниеля Клира родился, Лаура, скорее всего, никогда не занялась шитьем, никогда не встретила бы Тима и никогда не стала бы модельером. Она, должно быть, выбрала бы какой-нибудь абсолютно другой путь в жизни, заботилась бы о том, как обеспечить себя и своего ребенка.
Она никогда не встретила бы Хэла.
А если бы родился ребенок Тима, то их брак продолжался бы дольше, может быть, гораздо дольше. Но все равно рано или поздно кончился бы. В этом она ни минуты не сомневалась. И Лаура содрогнулась при мысли о том, что невинные дети, скорее всего, стали бы свидетелями террора со стороны Тима.
Эти тягостные мысли одолевали отчаявшуюся Лауру, однако она знала, что хотя ее сердце всегда будет болеть по потерянным детям, тем не менее хорошо, что они так и не пришли в этот мир, потому что у нее ничего не вышло, она так и не сумела приготовить для них безопасное подходящее гнездо.
Она плохо выбирала отцов своим детям. Она была неподходящей матерью, потому что не могла обеспечить им счастье и безопасность, то есть то, чем они по праву могли обладать с рождения.
Какие жестокие фокусы выкидывает жизнь, размышляла Лаура. Иногда она преподносит нам соблазнительные подарки. Но эти дары способны уничтожить тех, в чьи руки попадают. И поэтому лучше вообще не получать их. Потому что, к сожалению, из-за нашей слабости и несовершенства мы будем не в состоянии воспользоваться ими, отдать им должное.
Подобные мысли преследовали ее всю жизнь. Но, несмотря на это, Лаура пыталась перехитрить мир. Она принимала его правила. Но единственное, что ей не нравилось в действиях капризных и переменчивых богов, единственное, с чем она не могла смириться, – то, что они вовлекли в свои игры ни в чем не повинных, даже не появившихся на этом свете детей. Женщина может вынести любое несчастье, любое унижение. Но когда судьба забирает из ее чрева ее детей, игра становится слишком жестокой, чтобы ее можно было терпеть.