Ястреб над океаном
Шрифт:
Но это не была долгожданная спасательная лодка. Посмотрев направо, куда лежал путь и бросив взгляд на компас, он пролетел мимо, махнув рукой.
Немного спустя показались два других судна. Одно из них представляло собой парусное судно, и «Кэтсберд» не приблизился к нему, на втором – развевался флаг Венесуэлы. Так как Соединенные Штаты находились в натянутых отношениях с родиной экс-президента Кастро, то просить помощи у тамошних моряков – значило бы подвергнуть себя явной опасности.
Морис Рембо догадался и пролетел мимо.
Но затем с ним произошло то, что описал Лафонтен в басне о цапле, пренебрегавшей карлами, линями и пескарями и вынужденной в конце концов довольствоваться улиткой.
После встречи с иностранным судном инженер сделал более ста километров, не встретив никого, и начинал серьезно беспокоиться, выливая в резервуар содержимое из последних баклаг. Но в это время с правой стороны новая полоса дыма покрыла горизонт.
Было около восьми часов утра, когда аэроплан приблизился к нему.
Это был большой пароход с развевающимся на нем американским флагом. Молодой человек заметил на верхушке большой мачты наклоненный костыль, означавший, что на судне устроен беспроволочный телеграф. На этот раз не могло быть никаких колебаний.
Пролетая над судном, он описал полукруг, снова вернулся к нему, давая знать, что желает быть принятым на судно.
Он прочитал на корме написанное золотыми буквами: «Фултон».
Было бы безумием пробовать спуститься на пароход, хотя его задняя палуба была совершенно открыта. Аэроплан наверняка заденет своими крыльями мачту, трубу или какую-нибудь часть обшивной доски.
Нечего было думать объясняться на словах, так как аэроплан, хотя и замедлил значительно свой ход, все-таки делал до 50 километров в час.
Инженер описал второй круг, максимально приблизившись к водной поверхности. Это движение было легче всего понять, и он был в самом деле понят.
Спустя несколько минут пароход остановился, и авиатор, к своему удовольствию, увидел, как спустили лодку и, управляемая тремя матросами, она направилась к нему. Когда аэроплан находился не более как в 50 метрах от лодки, Морис Рембо сделал легкое движение рулем глубины и очутился на уровне воды. В то же время он прекратил зажигание и «Кэтсберд», грациозно качаясь на своих поплавках, подошел совсем близко к лодке.
Спуск был удивительно хорош.
С парохода, где столпилась вся команда, присутствовавшая при спасении авиатора, раздались неистовые аплодисменты. С левого борта уже выдвигался сложный блок (тали), с которого спускалась цепь, предназначенная для взятия большой птицы, вызывавшей неописуемое любопытство всех присутствовавших.
Вдруг Морису Рембо показалось, что он погружается в воду.
Твердо надеясь на свои поплавки, он не спешил переходить в лодку, хотя было очень легко пересесть, так как два матроса подтянули «Кэтсберд» к себе при помощи багров.
Он огляделся – действительно, аэроплан погружался в воду.
Молодой человек быстро взошел в лодку – ноги его были уже промочены. Он заметил, что поплавки почти совершенно покрылись водой. Вода залила дно лодки и пустые фляги уносились во все стороны течением.
Еще несколько минут – и будет затоплена машина.
Цилиндры, еще недавно двигавшиеся с полной скоростью в течение многих часов, были раскалены. Лишь только вода коснется их, многие из них лопнут при соприкосновении с холодной водой и аэроплан будет выведен из строя.
Инженер тотчас понял снова грозившую ему опасность.
Его крики, объяснения надоумили матросов в лодке: они поддерживали аэроплан своими баграми довольно долго, чтобы дать время провести через его верхнюю оковку цепь с выступавшего у левого борта блока.
Через несколько минут «Кэтсберд», поднятый на этой цепи паровой лебедкой, очутился на высоте палубы.
Увидев свой аппарат в безопасности, Морис Рембо ступил на борт парохода.
Здесь его ждал с протянутыми руками высокий, сухой, безбородый человек лет пятидесяти, в шапочке с широким галуном, покрытым золотой вышивкой.
– Командир Хоу на «Фултоне».
– Морис Рембо, французский инженер.
– Французский! Но откуда вы прибыли?
И указывая на запад, американский офицер, по-видимому, хотел сказать: «Там – безбрежное пространство! Откуда же вы? Где вы отдыхали?»
Глубокая тишина воцарилась на пароходе. Все ожидали ответа с таким же интересом, как древние греки пророчеств дельфийской пифии.
– Я прибыл с Гавайского архипелага, – сказал просто молодой человек, – даже еще дальше, с острова Мидуэй.
– С острова Мидуэй! – воскликнул американец. – Но ведь оттуда до этого места три тысячи миль!..
На всех лицах отразилось изумление.
– Да, верно, три тысячи миль… и это расстояние сделал мой аэроплан…
– В таком случае, – воскликнул командир «Фултона», – Мидуэй, наш огромный склад угля, не сдался!
– Третьего дня утром, когда я его оставил, он еще не сдался!
– Третьего дня утром… Вы долетели сюда в два дня!..
И командир Хоу провел рукой по лбу, точно желая убедиться, что он не стал предметом мистификации.
– Я употребил бы на это еще меньше времени, если бы не был вынужден возобновить запас спирта для моего мотора на острове Гавайи. Что касается Мидуэя, то он может продержаться еще от десяти до двенадцати дней, и я предпринял это путешествие по единственному еще свободному для нас пути – по воздуху – для того, чтобы сообщить об этом вашим соотечественникам.
– И вы совершили это… вы, не будучи американцем…
Это характерное замечание англосакса выражало высшую степень удивления.