Ят
Шрифт:
Я пожал плечами и отшвырнул намёк в сторону – не топтать же! Я всегда уважаю труд уборщиц.
Незнакомец залез в карман поглубже, долго копался там и вынул что-то второе. Размахнулся и снова запустил в меня. И снова мимо. Вот неумёмный!
Снова подняв лежащее, я обнаружил, что это – вызов. Не в суд, не в поликлинику, не на дуэль. И не на одинарный эль. И не на «ля». Просто так, ни на что. Сам по себе вызов. Хорошо хоть на «вы», а не на «ты». Но, судя по виду незнакомца, вежливость у него была. А это о чём-то да говорило.
Недолго думая, я запустил вызовом в незнакомца… или в отместку – куда попадёт.
Вызов угодил в голову, и незнакомец,
Я испугался: а ну, как убил? Но нет, незнакомец поднялся; правда, пошатываясь, приложил ко лбу холодное сочувствие, которое ему подал кто-то из окружающих – сочащийся талой водой кусок льда – и удалился восвояси. Вочужаси он идти не смог бы, в таком-то состоянии.
Никто из людей в холле не обратил на поединок ни малейшего внимания – кроме того, кто проявил сочувствие. Наверное, профессиональный фотограф. Знавал я одного. Тот проявлял рвение в полной темноте, пользуясь красным светом, чтобы не засветить себе в глаз. Кстати, незнакомец – не он ли? Один, сам, в одиночку… В одиночку бы его… В волка. Пусть питается зверь. Может, спасибо скажет… если говорить научится.
А может, на Ярмарке и надо не обращать ни на кого внимания? И всё же поразительно: рядом со мной в тот момент находилось множество людей, но никто из них никак не отреагировал на происходящее. Наверное, они находились в другом моменте, или в других моментах. Каждый в своём? Кто как… Возможно все.
И Том ничего не сказал. Видел ли он что-нибудь? Может, происшедшее привиделось одному мне?
Мы поднялись в номер. Никаких изменений в нём не произошло, поэтому я успокоился окончательно, да особенно и не волновался: свои волнения я сдал ещё в приёмном пункте, тайком от Тома, когда он разглядывал полученные от приёмщика ятики. Но тщеславие и приёмщик брать не захотел. Действительно, Ярмарка сильно изменилась за последнее время!
Ужин мы заказали по телефону. До чего удобная вещь! Хорошо, что его не заменили каким-нибудь дальноговорителем, как предлагал Велимир Хлебников. Хотя суть аппарата, думаю, не изменилась бы, сам аппарат наверняка стал бы громоздче: телефон – дальноговоритель, сравните.
И хорошо, что ужин мы получили не по телевизору.
Этим вечером у нас появилась возможность поговорить. Но не сама собой: вчера нам её не предоставили, а сегодня принесли в номер вместе с ужином, накрытую белоснежно накрахмаленной салфеткой. Хотя мы её, кажется, и не заказывали особо. Не входила ли она в меню здешнего ресторана, частью комплексного ужина? А может, её специально подсунули, как вчера сон?
Мы внимательно осмотрели возможность, но ни подвохов, ни изъянов не обнаружили. Она была целенькая, кругленькая, вишнёвого цвета.
– Как тебе Гид? – спросил я.
– Хороший парень.
– Хороший парень – это не профессия, – пробормотал я.
– А может, здесь профессия? – возразил Том. – Во всяком случае, ощущение у меня именно такое.
– Ощущение или мнение?
– Тебение.
– У менения как раз того нет.
Обменявшись репликами, мы начали ужинать, а когда закончили – продолжили филологические изыскания. Начал я: после еды всегда хочется её утрясти, а что лучше утрясает пищу в желудке, как не колебания лежащей над ним лёгочной диафрагмы?
– Мне кажется, раньше люди использовали более ёмкие слова…
– В каком смысле?
– Да в каком там смысле – в смыслике! На смысл он не тянет. Более экономными были. Взять, например, выражение «падать ниц»: всего два слова.
– А что такое «ниц»?
– Вот видишь! Ты, начитанный парень,
– Ну и что?
– А то, что «ниц», на мой взгляд, сложносокращённое слово и произошло оно из двух слов: вниз лицом. Откуда непосредственно взялась «и» – из «вниз» или из «лицом», точно не знаю, да оно и не важно. Но подумай, что экономней: сказать два слова «вниз лицом» или одно – «ниц»?
– М-да, – больше Том ничего не сказал.
– Надо возвращаться, где возможно, к старым ёмким словам: если наш век называют стремительным, для чего мы наращиваем излишнюю словесную массу? Возьмём второй хрестоматийный пример: десница и шуйца…
– Звучат они как-то… старорежимно, – поёжился Том.
– Но это же наши слова, нашего языка! Зачем же от них октазываться – отказываться восемь раз, и все в таз? Так более экономно, чем сказать «правая рука» и «левая рука». Мы развиваемся или деградируем?
– По-моему, если в одном развиваемся, то в другом – деградируем, – заявил Том.
– Я не узнаю тебя! То, что ты сказал, означает топтание на месте, а не развитие!
Куда бы нас завела подобная дискуссия, не знаю, но её неожиданно прервали: на нас попёрла наглость.
Мы вскочили с мест. Наглость пёрла изо всех щелей. Тщетно мы пытались притворить дверь, наваливаясь на неё общей массой: наглость продолжала заполнять комнату. Кто нам её подбросил? Так и захлебнуться недолго!
И мы, наверное, захлебнулись бы, если бы не Гид. Не знаю, откуда он узнал о наших бедах, но появился как нельзя кстати: неожиданно, из окна, словно герой мушкетёрских романов, с острой рапирой в руках. Он устроил наглости настоящий отпор, рапира сверкала, как у заправского фехтовальщика. К сожалению, я не спросил сразу, чем она являлась, а после она исчезла – вместе наглостью. Слишком уж нас ошарашило: и появление наглости, и последующее появление Гида – и стало не до абстрактных вопросов.
– Как вы узнали? – спросили мы, отдуваясь.
– Да что узнавать-то? – пожал он плечами. – Если по направлению к гостинице продъежает похожая на ежа машина с надписью «Наглость», что можно подумать? Я просто решил перестраховаться: её могли привезти мимо, и не для вас. Хорошо, что меня не заметили.
– Кто?!
– Кто-то есть. Кто-то, кого я не знаю. Но думаю, мы позже всё выясним. Надо кое с кем встретиться, кое-куда зайти и кое-кому позвонить… А потом кое-кто позвонит мне, и…
– Хорошо, – сказал Том, продолжая переводить дух, – с наглостью мы познакомились. А застенчивость здесь имеется?
– Завтра посмотрим.
Но застенчивость мы нигде не увидели. Нигде и никогда. Возможно, её не продавали, или продавали в таких местах – заколуках – которые надёжно скрывались от нескромных глаз. Где-нибудь за толстыми стенами, за семью замками. А как быть со скромными глазами? А скромные глаза сами туда не смотрят.
Но вот что хорошо: в наглости захлебнулись постельные клопы, которых, как оказалось, жило в кроватях довольно много. Хотя… клопами ли они были? Нас с Томом, во всяком случае, в первую ночь они не кусали – то ли копили силы, то ли договаривались о совместных действиях, строили планы, – так что увидели мы их только когда на нас попёрла наглость. Клопы, спасаясь от неё, полезли на потолок. Не были ли они подслушивающими устройствами? Но специфическими, разумеется. Соответственно месту и времени. Я не успел спросить Гида, чем они могли быть, а потом забыл: отвлекли новые события, которые каждый день встречались на Ярмарке на каждом шагу. Что ни шаг – то Ярмарка.