Явка в Копенгагене: Записки нелегала
Шрифт:
Вскоре Коэн вернулся к своему столу, допил пиво, положил в карман лежавшие на столе салфетки и, простившись с нами, вышел из бара. Да, не лыком шит этот Коэн, хотя ему не попять, что одного листика не хватает. И все же это был жест профессионала. Неужели разведчик?
Вернувшись домой, мы при помощи бокового света синей лампы и лупы смогли восстановить давленку, оставленную Коэном на салфетке своей шариковой ручкой. Салфетки у нас были из тонкой бумаги, мягкие с одной стороны и глянцевые с другой, поэтому давленка, оставленная на глянцевой стороне листочка, отлично просматривалась. На листике было изображено озеро Науэль-Уапи, на берегу которого расположен курортный городок Сан-Карлос-де-Барилоче, шоссе вокруг озера, точка на 51-м километре и название «Эстансия [28] Исабель».
28
Имение,
Через четыре дня по плану была намечена очередная тайниковая операция, и кроме ежемесячного отчета о проделанной работе, мной было составлено следующее сообщение:
«Между Коэном и профессором Линксом, на наш взгляд, прослеживается некий оперативный контакт. Так, во время игры в шахматы в нашем заведении Линке передал Коэну какую-то информацию предположительно о немецких преступниках. Коэн взамен передал ему конверт, содержавший, по-видимому, плату за полученную информацию. Нам удалось по оставленной на салфетке давленке восстановить чертеж, составленный Коэном при помощи Линкса. Чертеж высылаем. Мы полагаем, что под названием «Эстансия Исабель» имеется в виду какое-либо тайное убежище либо «маяк», используемый нацистскими преступниками, скрывающимися на юге страны и, в частности, в районе города Сан-Карлос-де-Барилоче и в Чили, граница с которой здесь практически не охраняется, хотя имеется ряд пропускных пунктов. Через несколько месяцев мы планируем взять двухнедельный отпуск и совершить поездку на машине в указанный район. Просим вашего разрешения провести визуальную разведку вышеобозначенного объекта».
Наступил день очередной тайниковой операции. Отчет отснят «Миноксом» на пленку и, как обычно, в непроявленном виде закладывается в контейнер — обломок черешка пальмовой ветви с высверленным в нем отверстием, куда помещается пленка; отверстие затем закрывается обыкновенной пробкой, которая замазывается смешанным с грязью алебастром, присыпанным пылью, что делает отверстие совершенно незаметным. Сегодня «Веста» работает в баре одна. Я сижу с ребенком. В шесть вечера должна подойти няня. (Это еще до того, как мы нашли старушку итальянку.)
Тайниковая операция. Часа за два необходимо выехать из дому. Проверка по заранее отработанному маршруту. Визуальный осмотр района тайника — нет ли чего-нибудь необычного. По пути к тайнику конечно же всякое может случиться. Дорожно-транспортное происшествие, например, а при тебе — улика — контейнер с пленкой, или машина заглохнет… Проверка на маршруте проводится со всей тщательностью, и машина должна быть в отличном техническом состоянии.
Тайниковая операция, вернее, сам момент закладки контейнера в 21.35. На часах уже шесть вечера, а няни все еще нет. Не появилась она и через час. А тайниковую операцию необходимо провести сегодня, так как в запасной день у нас в баре банкет и отлучиться мне будет совершенно невозможно. «Веста» одна не справится, к тому же мое отсутствие во время банкета может вызвать нежелательные вопросы. А няни все нет и нет. Придется ехать к тайнику с ребенком. Пятимесячная дочурка только что поела и смотрит на меня сонными глазками из своей колыбельки. «Сейчас мы с тобой немножко погуляем», — говорю я ей. Перекладываю ребенка в переносную колыбельку, беру с собой бутылочку с молочной смесью, еще одну — с укропной водичкой, запасные пеленки. Колыбелька специально приспособлена для поездок в машине, и ребенок уже привык к подобного рода прогулкам, так как мы часто выезжаем в парк или за город. Поехали. Уже стемнело. Следую по маршруту проверки. Дочка уже давно спит в своей колыбельке. К тому же и время уже позднее. Пересекаю широкую авениду Маипу, ярко освещенную огнями неоновых реклам и сияющими витринами торговых галерей. Миную несколько проверочных точек, называемых «игольным ушком». В таком месте машина наружного наблюдения, если она есть, неминуемо «засветится». Все чисто. Не спеша спускаюсь по узкой улочке к небольшому парку Барракас-Белграно, расположенному на косогоре, где в темноте одиноко возвышается точная копия выполненной в бронзе американской статуи Свободы в миниатюре. Проезжаю мимо тайника. Как будто все спокойно. Останавливаю машину на узенькой улочке, спускающейся по направлению к авениде Сан-Мартин, квартала за два до тайника. Выжидаю минут десять, не проснется ли дочка. Тогда придется взять ее на руки и произвести закладку вместе с ней. Но она крепко спит. Убираю картонную коробку и осторожно опускаю колыбельку с ребенком на плоское днище «Рено-4Л» в пространство между передним и задним сиденьями. Дочка продолжает спать. Накидываю плед на спинку переднего и заднего сидений и выхожу из машины, тихо прикрыв дверцу и заперев машину. Постоял рядом с минуту. С улицы не видно, что в машине находится маленький человечек. Только бы не проснулась!
По авениде Сан-Мартин и переулку возвращаюсь к машине. Я отсутствовал не более десяти минут. Еще издали слышу приглушенный стеклами машины надрывный плач ребенка. А невдалеке от машины прогуливается пожилая пара, выгуливающая двух собачек. Я уже давно слышал их заливистый лай, но не мог себе вообразить, что они-то как раз и могли разбудить и напугать мою дочку. Пожилая пара стоит в отдалении и молча смотрит на меня. Быстро сажусь в машину, запускаю двигатель, затем извлекаю колыбельку с плачущим ребенком из его убежища, успокаиваю дочку, даю попить водички, и мы снова в пути.
Возвращаюсь в Сан-Андрес. Перекладываю дочку в кроватку. На часах одиннадцать. Через полчаса поеду за женой. Она к тому времени уже должна закончить работу.
Несколько дней Коэн не приходил. Он, оказывается, за это время устроился на работу у одного немца, нашего клиента, с которым познакомился у нас в баре. Это богатый владелец крупной конторы по купле-продаже недвижимости. Подобная работа давала Коэну возможность разъезжать по всей стране, посещая клиентов, в основном выходцев из Германии, поскольку контора Биттнера много работала с немцами, проживавшими в Аргентине.
Вскоре произошел, на наш взгляд, довольно странный случай. По какой-то неизвестной нам причине Коэн спровоцировал ссору с «Вестой», якобы невзначай выплеснув кофе на ее белую блузку, когда она обслуживала столики. Вместо того чтобы извиниться, он нахамил и ушел, бросив деньги на стол. Проанализировав этот на первый взгляд незначительный эпизод, мы пришли к выводу, что Коэн по каким-то одному ему известным причинам решил таким образом отойти от окружения нашего бара и нашел повод, чтобы к нам больше не ходить. Мы думаем, что у него с кем-то из наших клиентов-наци получился прокол, возможно, кто-то из немцев проявил к нему слишком пристальное внимание и он, почувствовав опасность, решил заблаговременно исчезнуть с нашего горизонта. А может, просто перестал ходить, п все.
Через несколько лет, уже после нашего ареста, ЦРУ и СИДЕ, проверявшие наши связи по бару, так и не смогли найти этого Коэна. Он бесследно исчез. Не приходил к нам больше и профессор Линке.
Полученная из Центра радиограмма содержала следующее: «Эстансия Исабель» нам не известна. Ваши предположения, что это один из «маяков» наци, разделяем. Разрешаем при условии соблюдения мер предосторожности провести визуальную разведку объекта и прилегающей к нему местности. Выясните возможность организации наблюдения за «Эстансией Исабель». Мы можем задействовать свою агентуру. Сообщите маршрут следования и время вашего отъезда. Центр».
Полицейский участок, который здесь называют комисарией, размещался наискосок через дорогу. У входа день и ночь стоял полицейский с автоматом. Прежние хозяева подсказали нам, как лучше всего строить свои отношения с полицией, и мы, как и при прежних хозяевах, делали им скидку на продаваемые продукты. Но однажды во время какого-то торжества, когда все сидели за составленными в один ряд столами, в салон вошел пожилой, высокого роста полицейский в шинели и с автоматом на груди. Это был добрейший малый, ему оставалось совсем немного до пенсии. Во время дежурства он любил заглянуть к нам на кухню, поболтать о том о сем и опрокинуть стаканчик белого вина. Но тут он явно не сориентировался и, несмотря на то, что я пытался делать ему знаки, чтобы приходил попозже, он тем не менее стал протискиваться по узкому проходу между стойкой и столами, за которыми сидели гости. Когда полицейский нечаянно задел одного из наших гостей автоматом по голове, а это был не кто иной, как полковник Ольмос, приближенный к правящей хунте, тот вспылил, наорал на полицейского и побежал жаловаться в комисарию. Одним словом, из мухи сделали слона, а старика после этого перевели на другой участок. Больше полицейские в бар с оружием не входили.
Офицеры же, разумеется, могли заходить в любое время. С одним из них мы установили добрые отношения. Капитан Сантос обожал коньяк «Наполеон», который хотя и местного производства, по считался относительно неплохим. Во время своего дежурства Сантос не раз и не два приходил к нам причащаться. Низенький, сухощавый, жилистый, с редкими рыжими волосами, белесыми ресницами и голубыми глазами, с сипловатым голосом выпивохи, капитан Сантос был довольно известной в своих кругах фигурой. В преступном мире провинции Буэнос-Айрес его уважали за справедливость и честность. Находясь постоянно слегка «под мухой», пьяным он, однако, никогда не был и со своими обязанностями превосходно справлялся. После нескольких таких «заходов» Сантос становился разговорчивым, и из разговора с ним можно было много почерпнуть о политической ситуации в стране и в провинции Буэнос-Айрес.