Явка в Копенгагене: Записки нелегала
Шрифт:
По окончании первого курса на территории школы — месячные лагерные сборы, которые были посвящены спорту и военно-прикладным дисциплинам — самбо и стрельбе из пистолета. Мы регулярно бегали кроссы по лесным дорожкам, играли в баскетбол и волейбол. В зимнее время почти каждый день удавалось походить на лыжах вокруг территории школы. Многие предпочитали хоккей с шайбой. Яростные схватки продолжались до полуночи при свете прожекторов, густой мат висел в воздухе.
Я знал, что меня ждет напряженная, полная тревоги и риска работа, и поэтому уделял внимание своей физической подготовке и закаливанию. Регулярно, перемахнув через дощатый забор, уходил на пробежки в лес, а добежав до болотного озера, раздевался на зыбком торфяном берегу и бросался в темные холодные воды, чтобы проплыть в хорошем темпе метров сто — двести.
В партию я вступил уже в конце второго года обучения. Парторгом школы у нас был капитан первого ранга Павел Александрович Визгин (Пал Ксаныч), старый морской волк, руководивший разведкой на Северном флоте во время войны, человек, побывавший в самых немыслимых ситуациях и хорошо известный в своих кругах. Он жил на территории школы почти все время, пытаясь с помощью лесного воздуха и тенниса побороть болезни и надвигавшуюся старость.
Я чувствовал, что он давно присматривается ко мне. Перед госэкзаменами Пал Ксаныч зазвал меня в свой крошечный кабинет, провел со мной беседу о нелегальной разведывательной работе и спросил, не хотел бы я по окончании школы пойти в нелегалы. Я чувствовал себя в какой-то степени подготовленным к такого рода работе, сознавал, что это работа как раз по мне, я не связан семьей, и поэтому, не раздумывая долго, дал согласие, определив таким образом свою дальнейшую судьбу.
По окончании разведшколы я сразу же поступил на индивидуальную подготовку в особый резерв управления «С», ведавшего подготовкой и работой нелегалов. После отпуска, который я провел в Умани, приступил к своей основной работе. За годы обучения в лесной школе я освоил полный курс подготовки разведчика. Необходимо было лишь внести поправки, касавшиеся специфики работы разведчика-нелегала: радиодело и другие способы связи, работа на машине под наружным наблюдением, тайнопись, шифры, фотодело и многое, многое другое. Языком теперь со мной занималась настоящая англичанка Светлана Эдуардовна, а основами ведения разведки с нелегальных позиций — бывшие разведчики-нелегалы с опытом работы, исчислявшимися десятками лет.
В течение нескольких месяцев я проходил стажировку в одном из райотделом ГБ Москвы, познавая там все тонкости работы районного звена контрразведки. Как у нас, так и за рубежом информация о любой деятельности, подозрительной на шпионаж, поступает прежде всего в райотдел. Методы работы контрразведок во всех странах мира в принципе одинаковы, поэтому одним из основных требований, предъявляемых к разведчику-нелегалу, — это быть всегда начеку и по косвенным признакам уловить надвигающуюся опасность. И если говорят, что для разведчика главное— вовремя смыться, то это, разумеется, именно так. Только делать это нужно лишь тогда, когда достоверно убедишься, что над тобой нависла угроза провала. Если же будешь своей тени бояться и ударяться в бегство при малейшем подозрении, то никакой работы не получится, а по возвращении домой тебя как следует высекут и с позором выгонят. И поделом. Подготовка нелегала, его документирование, вывод за рубеж, легализация — за всем этим стоит колоссальный, кропотливый труд десятков твоих товарищей. Не можешь же ты допустить, чтобы все их труды пошли насмарку только потому, что тебе что-то там померещилось. Но бывает так, что мышеловка захлопнется еще до того, как ты успеешь что-либо понять или предпринять. Такое случилось и со мной. А практика в райотделе помогает в этом столь важном вопросе жизни и смерти: померещилось, или действительно что-то есть, и ты уже находишься в разработке.
Наш хозяйственник Ю. М. поселил меня в комнате коммунальной квартиры на Калужской заставе. Хозяйка комнаты с мужем находились в загранкомандировке по линии МИДа.
Прямо надо мной, на третьем этаже в трехкомнатной квартире жил популярный артист театра и кино Лев Наумович Свердлин с женой. Незадолго до моего появления они потеряли уже взрослого сына, и печаль лежала на их челе. В знакомые я не навязывался, хотя однажды в их квартиру пришлось вломиться с топором в руках, так как супруга артиста забыла выключить утюг и произошло возгорание. Я вместе с другими соседями топором открывал их дверь, пытаясь погасить огонь, до того как прибыли пожарные.
Новый, 1958 год я встречал в какой-то совершенно случайной компании, откуда вскоре ушел, покинув застолье в дурном расположении духа. Недаром говорят: как Новый год встречаешь, так и он тебя привечает. А год этот, 1958-й, для меня начался кризисной полосой. Во-первых, в своем отчете о стажировке в райотделе ГБ я осмелился допустить критические замечания по целому ряду вопросов работы райотдела, справедливо полагая, что подобная критика послужит делу укрепления нашей службы. Получился же эффект бумеранга. Начальник райотдела, сам бывший работник разведки, имел, оказывается, очень влиятельные связи и болезненно и ревностно относился к своему делу. Он поднял шум где-то там наверху, выдав мне весьма нелестную характеристику, в которой отмечал, что я слишком много на себя беру, давая оценку работе всего отдела, и что практикант, коль скоро он пришел в его отдел, должен заниматься практикой, а не лезть не в свое дело (в этом он, конечно, был прав). Во-вторых, то ли по причине излишней переоценки своих способностей и возможностей, то ли по причине самоуверенности, или просто по небрежности, но первую мою оперативную игру я провел на крайне невысоком уровне. А вообще-то я заболел гриппом и имел глупость не отказаться от проведения занятия. И вот где-то в конце января на конспиративную квартиру пришло начальство вместе с кадровиком и сказали все, что они обо мне думают. Особенно им не понравился мой отчет о работе в райотделе КГБ. Короче говоря, высекли меня по первому разряду, сказав при этом, что поставлен вопрос о моем отчислении из особого управления резерва. Но прежде чем принять окончательное решение, меня спросили, действительно так уж ли я горю желанием продолжать подготовку. Я ответил утвердительно и попросил предоставить мне последний шанс как-то проявить себя на деле.
Дома, открыв атлас, я стал прикидывать, куда меня направят после отчисления из резерва. Хорошо бы в Киев, Одессу, где есть первые отделы. Хуже, если в Заполярье, Среднюю Азию или на Сахалин. Что ж, куда пошлют, туда и поеду. Я не москвич, прописка у меня здесь временная, за Москву я не держусь, я молод, здоров, холост, ничто меня не связывает. Где прикажут, там и буду работать. Какие могут быть проблемы? Вот только жаль, старого морского волка Пал Ксаныча подвел. Он небось за меня поручился, а я, дурак, не оправдал его доверия. Да и других товарищей подвел. Я ругал себя на чем свет стоит, решив про себя уходить самому с подготовки по причине профнепригодности. И все это время один. Даже поделиться не с кем. Ни посоветоваться. Ни поплакаться в жилетку. Один как перст! Даже женщину себе не завел. Хотя бы просто так. Для компании. Все не хотелось на мелочи размениваться. Для меня, если уж женщина, то для души, а не только для… А такие что-то мне не очень-то попадаются. Они, конечно, есть, да только где их искать? Для души-то.
Две недели нахожусь в этаком взвешенном состоянии. Ужасно муторно на душе. Каждый вечер по-прежнему слушаю по радио свои позывные. Пока идут только учебные шифровки. Ни одной деловой. Хорошо хоть эта ниточка осталась. Но в любой момент и она может оборваться. Прекратили же все занятия.
По истечении второй недели позывные обозначили боевую радиограмму. Мой куратор шифровкой вызывает на конспиративную квартиру.
— Тебя пока отстояли. Все будет зависеть от того, насколько успешно ты выполнишь одно наше небольшое оперативное задание. Учти, задание боевое. Будешь работать непосредственно для нас. Так вот, слушай. Представь себе: семья русских проживает со времен революции в Голландии. Семья эта состоит из мужа, жены и двух уже взрослых детей — сына и дочери. Отец и мать во время войны оба участвовали в движении Сопротивления. Сейчас все они вернулись на Родину и поселились в Москве. Глава семьи в свои время оказывал нам кое-какие услуги. Но нас интересует только парень. Сам знаешь почему. Вот тебе его имя, фамилия, год и место рождения. По этим данным проведешь его полную установку, познакомишься с ним, постараешься войти в семью. Нам нужно о нем знать все. Вплоть до малейших деталей. Черты характера, привычки, хобби, привязанности, короче говоря — все. Любую мелочь. Что он собой представляет? Чем дышит? Как относится к нашему режиму? Вот фотография его сестры. Но это так, для сведения. — И он спрятал фотографию в своем кармане. — Предупреждаю: сестру не надо трогать и на этого пария — назовем его «Лукой» — через сестру не выходить. Все. Таковы условия. Действовать будешь полностью самостоятельно. Желаю удачи.
В тот же день я приступил к работе. Через справочное бюро нашел адрес проживания этого «Луки». Живет он в одном из старых двухэтажных бревенчатых домов Марьиной рощи. Под видом агитатора (шла подготовка к выборам) зашел в домоуправление, где выяснил, что все семейство «Луки» недавно переехало на Ленинский проспект, где им дали большую квартиру в новом доме.
— Очень большую?
— Четырехкомнатную. Их же теперь вон сколько.
— Да? Сколько?
— Ну, самих их четверо, да еще жена с ребенком, только-только родился. Уж как они радовались, что им дали квартиру! Да и сын только что из армии вернулся. Ребенок-то без пего родился, он в это время в армии служил.
«Так, — подумал я, — кое-что мы уже имеем. «Лука», оказывается, женат и у него родился ребенок. Служил в армии. Живут они все вместе на Ленинском проспекте. Свой новый адрес оставили в домовой книге, когда выписывались. Только, странное дело, улица и номер дома в книге были указаны, а номер квартиры — нет».
Пришлось под тем же предлогом идти в домоуправление на Ленинском проспекте и выяснять номер их квартиры по домовой книге. Там же удалось попутно узнать, что сестра его— студентка МГУ, а сам он — студент МИСИ. Я прогулялся вокруг огромного дома, определил расположение окон их квартиры. Стал ломать голову, как же его опознать, этого «Луку»? Напротив— стройка в лесах. Может, оттуда, с помощью бинокля? Шторы на окнах, но они просвечивают. Нет, все равно ничего не увидишь. Он — студент-первокурсник и каждое утро должен спешить в институт на занятия. Попробую его перехватить.