Язвительный
Шрифт:
– И у вас там много знакомых?
– продолжал спрашивать губернатор.
"Что за лихо!" - подумал я, выдерживая этот допрос, и отвечал, что я хорошо знаю почти весь уезд.
– У меня к вам есть просьба, - начал губернатор.
– Пишет мне из Парижа князь Кулагин, что послал он в свои здешние имения англичанина Дена, человека сведущего и давно известного князю с отличной стороны, а между тем никак не огребется от жалоб на него. Сделайте милость, - не в службу, а в дружбу, съездите вы в К-ой
Поехал я в город К. в эту же ночь, а к утреннему чаю был у моей матери. Там о жалобах к-ских крестьян на Дена и слуху нет. Спрашиваю матушку: "Не слыхали ли, как живут рахманские мужики?"
– Нет, мой друг, не слыхала, - говорит.
– А впрочем, что им при Стюарте Яковлевиче!
– Может быть, - говорю, - он очень строг или горяч?
– В порядке, разумеется, спрашивает.
– Сечет, может, много?
– Что ты! что ты! Да у него и розог в помине нет! Кого если и секут, так на сходке, по мирской воле.
– Может быть, он какие-нибудь другие свои делишки неаккуратно ведет?
– Что ты начать-то хочешь?
– Как, - говорю, - он к красненьким повязочкам равнодушен ли?
– О, полно, сделай милость, - проговорила мать и плюнула.
– Да вы чего, матушка, сердитесь-то?
– Да что ж ты глупости говоришь!
– Отчего же глупости? Ведь это бывает.
– Подумай сам: ведь он женатый!
– Да ведь, родная, - говорю, - иной раз и женатому невесть что хуже холостого снится.
– Эй! поди ты!
– опять крикнула мать, плохо скрывая свою улыбку.
– Ну чем же нибудь он да не угодил на крестьян?
– Что, мой друг, чем угождать-то! Они галманы были, галманы и есть. Баловство да воровство - вот что им нужно.
5
Объехал два, три соседние дома, - то же самое. На Николин день в селе ярмарка. Зашел на поповку, побеседовал с духовными, стараясь между речами узнать что-нибудь о причинах неудовольствия крестьян на Дена, но от всех один ответ, что Стюарт Яковлевич - такой управитель, какого и в свете нет. Просто, говорят, отец родной для мужика. Что тут делать? Верно, думаю себе, в самом деле врут мужики.
Так приходилось ни с чем и ехать в губернский город.
В городе К. я заехал, без всякой цели, к старому приятелю моего покойного отца, купцу Рукавичникову. Я хотел только обогреться у старика чайком, пока мне приведут почтовых лошадей, но он ни за что не хотел отпустить меня без обеда. "У меня, - говорит, - сегодня младший сынок именинник; пирог в печи сидит; а я тебя пущу! И не думай! А то вот призову старуху с невестками и велю кланяться".
Надо было оставаться.
– Тем часом пойдем чайку попьем, - сказал мне Рукавичников.
Нам подали на мезонин брюхастый
– Ты что, парень, был у нас волей, неволей или своей охотой?
– спросил у меня Рукавичников, когда мы уселись и он запарил чай и покрыл чайник белым полотенцем,
– Да и волей, и неволей, и своей охотой, Петр Ананьич, - отвечал я.
Я знаю, что Петр Ананьич человек умный, скромный и весь уезд знает как свои пять пальцев.
– Вот, - говорю, - какое дело, и пустое, да и мудреное, - и рассказал ему свое поручение.
Петр Ананьич слушал меня внимательно и во время рассказа несколько раз улыбался; а когда я кончил, проговорил только:
– Это, парень, не пустое дело,
– А вы знаете Дена?
– Как, сударь, не знать!
– Ну, что о нем скажете?
– Да что ж о нем сказать?
– проговорил старик, разведя руками, хороший барин.
– Хороший?
– Да как же не хороший!
– Честный?
– И покору ему этим нет.
– Строг уж, что ли, очень?
– Ничего ни капли не строг он.
– Что ж это, с чего на него жалуются-то?
– А как тебе сказать... очень хорош, - похуже надо, вот и жалобы. Не по нутру мужикам.
– Да отчего не по нутру-то?
– Порядки спрашивает, порядки, а мы того терпеть не любим.
– Работой, что ли, отягощает?
– все добиваюсь я у Рукавичникова.
– Ну какое отягощение! Вдвое против прежнего им теперь легче... А! да вот постой! вон мужичонко рахмановский чего-то приплелся. Ей! Филат! Филат!
– крикнул в форточку Рукавичников.
– Вот сейчас гусли заведем, - прибавил он, закрыв окно и снова усевшись за столик.
В комнату влез маленький подслеповатый мужичок с гноящимися глазками и начал креститься на образа.
– Здравствуй, Филат Егорыч!
– сказал Рукавичников, дав мужику окреститься.
– Здравствуй, батюшка Петр Ананьич.
– Как живешь-можешь?
– Ась?
– Как, мол, живешь?
– А! Да все ела те богу живем.
– Дома все ли здорово?
– Ничего будто, Петр Ананьич; ничего.
– Всем, значит, довольны?
– Ась?
– Всем, мол, довольны?
– И-и! Чем довольными-то нам быть,
– Что ж худо?
– Да все бог его знает; будто как не вольготно показывается.
– Управитель, что ль, опять?
– Да, а то кто ж!
– Аль чем изобидел?
– Вот завод затеял строить,
– Ну?
– Ну и в заработки на Украину не пущает.
– Никого?
– Ни одного плотника не пустил.
– Это нехорошо.
– Какое ж хорошество! Барину жалились, два прошения послали, да все никакой еще лизируции нет.