Язычники крещеной Руси. Повести Черных лет
Шрифт:
Собственно, что уж там и говорить о XII веке, если полтысячи лет спустя перешедший в православие прусский выходец Иннокентий Гизель, упоминая в "Синопсисе" языческих Богов, которым поставил капище Владимир в 980 году, и то именует их "пекельными", то есть адскими, и попросту бесами, и всячески подчёркивает, что говорит об этом "бесовском отродье" единственно ради того, чтоб лишний раз подчеркнуть "безумную" и "дьявольскую" природу язычества.
Вторым поводом, по которому писатели русского Средневековья позволяли себе упомянуть имена страшных языческих "бесов", были поучения против язычников и коснеющих в "двоеверии" единоверцев. Тут уж, всякому понятно, никак не обойтись без хотя бы упоминания Тех, против кого проповедуешь и поучаешь, — однако и здесь осторожные книжники предпочитали пользоваться списками из той же летописи — всё не их грех, за святым Нестором повторяют!
Вне этих двух тем — рассказов о языческом прошлом и поучений против язычества — языческие Боги во всей древнерусской литературе упомянуты только в "Слове…". Больше — нигде. Зато в "Слове о полку… "Стрибог, Даждьбог и Велес в его поэме оказались на таком почётном месте, что совершенно заслонили собой незначительные элементы христианства", — пишет Б.А. Рыбаков.
То есть одним только упоминанием Даждьбога, Стрибога, Велеса, Хорса, Дива, Обиды и прочих без обязательного разоблачения Их "бесовской" сущности творец "Слова…" тягчайше грешит.
На этом, однако, дело не останавливается, если бы… "Слово о полку…" очень полезно читать, держа в другой руке открытыми современные ему поучения против язычества — благо они изданы ещё Гальковским, во втором томе его, в свой черед, недавно переизданной работы.
Трудно отделаться от впечатления, что создатель "Слова…" сознательно и целенаправленно восхваляет запрещаемое этими поучениями, нарушает их суровые запреты — точнее, сподвигает на это своих героев. Тяжкий грех пытаться предсказывать судьбу по голосу птиц, поведению зверей.
В "Слове святого отца Кирилла о злых дусех" рассказывается о суеверных людях, которые прислушиваются к голосу "потък", птах — дятлов, воронов. "О, злое наше безумие, добровольно лишаемся Господа и к поганым прилагаемся!" — восклицает обличитель.
Существовало особое "Правило о верующих в гады и звери", где запрещается даже слушать "еретические" речи тех, кто внимает голосам петухов, воронов, дятлов, и прочих птиц, лисиц, пытаясь угадать по их поведению "добрый" или "недобрый" исход дела.
В "Слове…" звери, птицы и вся Природа на много голосов вещуют поражение "полку Игореву" — вспомните: орлы зверей клекотом скликают на кости русские, лисицы на червленые щиты брешут, волки грозу зовут по оврагам.
И все эти приметы — сбываются, а пренебрегший ими (как, собственно, христианину и надлежит поступать) князь терпит поражение и попадает в плен.
Далее, по поучениям, толкующий сны за одно только это будет осужден вместе с самим сатаной (!), если только не покается: "иже бо сониемъ и мечтаниемъ веруяй, безо инаго греха съ диаволомъ осудится, яко еговъ слуга". В "Слове…" великий князь видит сон, просит у бояр истолковать его и получает правдивый ответ.
Тягчайший грех — путать тварь с "Творцом", поклоняться ей, почитать Солнце, реки, стихии. "Но ты (человек) Того (бога) оставив, рекамо и источникам требы полагаеши и жреши яко богу твари бездушной".
Ещё в XIV веке "Слово святого Кирилла" наставляло читателей: "А не нарицайте собе бога на земли, ни в реках, ни в студенцах, ни на воздусе, ни слнци (в солнце)". Строгие исповедники требовали у духовных чад покаяться: "Не называл ли тварь божию за святыни: солнце, месяц, звёзды, птицы, рыбы, звери, скоты, сада, древо, камение, источники, кладезя и озёра?"
Это, опять-таки, происки "врага рода человеческого": "вельми завидитъ дiаволъ родоу человеческомоу… и въ тварь прельсти веровати: в слнце и въ мсць и въ звезды".
В знаменитом "плаче Ярославны" супруга князя взывает [47] 7 с городской стены к Солнцу, Ветру (воздуху) и Днепру Славутичу (реке), просит их за мужа, величает так, как христианину, тем паче христианскому правителю, пристало бы именовать лишь Христа — "господине" — и молитва её вознаграждена, князь спасён и от смерти, и от плена.
47
Любопытно, что в поэме сказано: Ярославна плачет на стене, "аркучи". Это слово переводчики торопливо и совершенно разделили надвое "а ркучи". Между тем перед нами очень древнее слово — оно имеет созвучие даже в санскрите, языке древних Ариев. Там "аркати" означает именно молиться. Отсюда же и северно-русское диалектное "аркаться" — браниться. Естественно, такой смысл древнее обозначение языческой молитвы получило уже под влиянием христианства, когда само поминание древних Богов — "бесов" — превратилось в брань-чертыхание. Отсюда же и прославленная Аркона на острове Рюген (Руян, Буян, Рус), попросту — "Мольбище".
Вспомним — "Игореви князю Богь путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую". Христианский-то бог за молитвы "твари", за величание Господами Солнца, Реки и Ветра, должен бы сурово наказать — а здесь некий Бог эту молитву исполняет. Да и сам Игорь чествует речку Донец — а Донец помогает ему в ответ.
Кстати говоря, в беседе бегущего из половецкой неволи князя с Донцом Игорь осуждает речку Стугну, не в пример помогающему Игорю Донцу погубившую молодого "уношу князя Ростислава". Погибшего юного князя вместе с его матерью оплакивает вся Природа: "уныша цветы жалобою и древо съ тугою къ земли преклонилося".
Вот только у христиан был свой взгляд на то, кто и почему погубил юного князя! Вернее даже будет сказать — за что.
А дело было так. Юный Ростислав Всеволодович направлялся из Киева в свой первый поход на половцев. Проезжая днепровским берегом, повстречал монаха Киево-Печерской лавры, на мелководье мывшего посуду для монастырской трапезной.
Князь этой встрече вовсе не порадовался — уже тогда встреча с монахом или священником стала считаться на Руси дурной приметой (вспомнив прочтённое, читатель, полагаю, не станет этому сильно изумляться).
"Аще кто бо усрящеть (встретит) черноризца, то возвращается", — сетует автор "Повести временных лет", сам монах, так сказать, из первых рук знакомый с проблемой. Юный князь возвращаться не стал, но раздосадован был крайне. Первый же поход — и вот такое, с позволения сказать, благое предзнаменование! Надо ж было чернорясому выползти именно в это время!
Слова, которые услышал печерский чернец от князя, менее всего походили на приветствие смиренного духовного сына. Вполне, впрочем, возможно, что, кроме простого раздражения, князем двигала вера в обережную силу матерной брани — наследницы заклятий культа плодородия.