Язык североазербайджанских татов
Шрифт:
По давно не бритым щекам кровельщика катились слезы и сверкали, освещенные огоньком коптилки и заревом пожара.
Снова где-то поблизости разорвался снаряд, и с потолка посыпалась штукатурка. Коптилка погасла. Казалось, вот-вот обрушится крыша и похоронит под собой Шмаю и его жену. Теперь уже нельзя было мешкать.
Шмая вытер слезы рукавом, подбежал к печи, достал старые опорки, кое-как обул больную, завернул ее в одеяло, накинул на нее шинель и, взяв на руки, как берут ребенка, выбежал на улицу.
На тротуаре он увидел кем-то брошенную винтовку. Сам не зная для чего, он поднял ее, взял на плечо и, заметив вдали толпу бегущих людей, устремился к ним. Куда все бегут? Где решили искать убежище, трудно было понять, но Шмая спешил к ним, его тянуло к людям. Надо держаться всем вместе, тогда будет легче.
Толпа хлынула к зданию высокой каменной синагоги, стоявшему над крутым яром и похожему своими исхлестанными дождями глухими стенами и маленькими оконцами на старинную крепость.
Шмая с женой на руках направился за толпой к этому зданию. Изнутри уже слышались душераздирающие мольбы, крики, молитвы. Здесь было полно народу — яблоку негде упасть. На скамейках, на полу, на широких ступеньках стояли и сидели старики, женщины, дети, и в глазах у них застыл ужас. Шмае трудно было разобрать, что там происходит. Люди прибывали, с трудом протискивались внутрь здания, надеясь на то, что эти старинные стены смогут оградить их от снарядов и пуль, и все громче молились, думая, наверно, что небо их услышит…
Шмая стоял, держа на руках больную жену, смотрел на толпу и вдруг крикнул:
— Чего вы тут столпились, как овцы в загоне? От снарядов эти стены не спасут! И молитвами вы себе не поможете. Пошли отсюда!
На мгновение все замолкло. Люди обернулись, испуганно глядя на взволнованного кровельщика: «Не сошел ли он с ума?»
И тут раздался чей-то сердитый возглас:
— Кто это там командует?
— Это Шмая-разбойник!..
— Новый спаситель объявился!
— Куда же нам деваться, Шмая? Куда бежать?
— Я никакой вам не спаситель, люди, — не сразу ответил кровельщик, — но своим умом я понимаю, что здесь нельзя оставаться ни минуты… Здание стоит, как бельмо на глазу, и на виду со всех сторон… Это мишень, понимаете?..
— Но с нами бог!..
— Бог высоко, а снаряды — рядом! — ответил Шмая.
— Куда же ты советуешь бежать?
— Я думаю, в лес!
— В лес? Совсем рехнулся, разбойник!.. В такую холодину… С малыми детьми…
— Не слушайте его, люди! — раздался скрипучий старческий голос. — Доставайте свитки торы, молитвенники, будем молиться богу!.. Да принесет он нам спасение!..
— Старая, как мир, песня! — махнул рукой Шмая. — Ничего хорошего нам и нашим предкам она еще никогда не приносила!..
— Кто там богохульствует?
— Камнями его забросать надо!
— Делайте со мной, что хотите, но я говорю вам, что здесь опасно оставаться!.. Пошли в лес! Быстрее!..
Стрельба возобновилась. Совсем недалеко упал снаряд, и в синагоге посыпались стекла.
Шум, плач, крики усиливались.
Шмая не своим голосом крикнул:
— Опасность надвигается, люди! Пойдемте со мной! Разве я желаю вам и себе зла? Не мешкайте!.. Будет поздно!..
— Разбойник рехнулся!
— Не слушайте святош! Скорее за мной! Одного снаряда достаточно, чтобы от синагоги остались груды развалин… Она и так уже держится на честном слове…
— Слышите, что он говорит, этот безбожник? И стоит еще тут с непокрытой головой!.. Грешим, люди, грешим!..
— Тихо! Чего вы там расходились! — крикнул кто-то из толпы. — Бывалый солдат, больше нас знает, что к чему. В молитвах он плохо разбирается, а в военном деле понимает толк… Этого у него не отнимешь… Пойдемте с ним!
Шмая больше не стал слушать. Повернувшись, он направился в сторону леса.
— Остановите его! Разбойник сошел с ума!
— И еще тащит с собой больную жену! Несчастная женщина…
— Какое кощунство!
— Проклятие на твою голову, разбойник! Только взбудоражил людей!
Но Шмая уже ничего не слышал, он спешил. Отойдя немного, оглянулся и увидел, что толпа вырвалась из синагоги и бросилась вслед за ним. Шли женщины с детьми на руках, тащились старики, неся на плечах подушки, одеяла. Дорогу освещало багровое от пожаров небо.
Шли молча, останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Казалось, само небо, озаренное пожаром, гнало этих людей к старому дубовому лесу. Теперь уже все старались держаться поближе к кровельщику, и он, пришибленный своим большим горем, казался всем единственной опорой.
С горы спускалось к дороге все больше людей, но со стороны синагоги еще доносились возгласы и громкие молитвы.
Старый, добрый лес принял их в свое лоно.
Здесь не было ветра. И дождь, казалось, утих. С крон дубов еще не осыпались все листья, и по монотонному шороху можно было догадаться, что еще моросит.
Люди облегченно вздохнули. Стали собирать листья, чтобы прилечь отдохнуть.
Отсюда видна была часть местечка. Огненные языки извивались то тут, то там, и казалось, что все местечко охвачено пламенем. Отчетливее слышался грохот снарядов, но стреляли уже не так часто, как час назад.
Женщины смотрели на пожар и ломали руки, причитая:
— Горе, горе!.. Бездомными остались, нищими…
— За что же ты нас так караешь, боже?
— Какое преступление мы перед тобой совершили?..