Языки современной поэзии
Шрифт:
Автор провоцирует читательскую ошибку в понимании слова обносит.Этот противоречивый глагол можно считать ключевым словом к содержанию стихотворения: человек обманывается, думая, что он получает блага, на самом деле он их лишается. Счастьепредстает наркотическим трансом, Свобода— тюремной мечтой. Как пишет И. Шевелев, характеризуя поэзию Строчкова в целом, «стих разламывается на полуфразе, на полуслове, на известной цитате, взрывом оторопи выделяя ядерный заряд новых смыслов» (Шевелев, 2001).
Стихотворение «Дорожная» травестирует «Попутную песню» (слова Н. Кукольника, музыка М. Глинки): Веселится и ликует [433] весь народ, И быстрее, шибче воли, поезд мчится в чистом поле.И вместе с тем оно противопоставлено строчкам Бродского из его «Представления»: В чистом поле мчится скорый / С одиноким пассажиром [434] . Е. Петрушанская, сопоставляя фрагмент стихотворения Бродского с песней, анализирует противоположное эмоциональное содержание двух текстов о «русском пути», подчеркивая, что песня, «созданная Глинкой в восторге от его первых поездок по первой в России железной дороге», по традиции исполняется хором (Петрушанская, 2004: 145). Субъект речи в стихотворении Строчкова — «мы», не вникающие в суть происходящего: в этом отношении весьма выразительно сочетание смотрим лбом.Слова нам, урусам, нам,
433
У Н. Кукольника: Православный веселится / Наш народ.В советское время был популярен текст песни с идеологической заменой слова.
434
Бродский, 1998: 296.
В поэме «Больная Р. Хронический склерофимоз. Широкоформатное многофигурное полотно во вкусе Ильи Глазунова» [435] сознание предстает нелокализованным пространством бытия, когда «язык заплетается». Гибридным словом склерофимоз (склероз + фимоз)Строчков объединяет название старческого ослабления памяти с обозначением анатомического дефекта мальчиков и тем самым, пародийно следуя Фрейду, ментальную сферу с сексуальной.
Очень вероятно, что слово фимоз —перевернутое мифоз,предварительно образованное автором, но не проявленное в тексте. В комментарии к одной из публикаций поэмы Строчков пишет:
435
В этом заголовке «Р» — ‘Россия’.
Больная Р. — это мы. И здесь не только чудовищная мифологизированность сознания. Сами мифы — дрянной эрзац, расползающийся под руками.
Автор показывает замусоренность сознания неточными цитатами из полузабытых источников, именами-сигналами. К фразеологическим импульсам текстообразования добавляются многочисленные фонетические. В абсурдном хаотическом смешении всех слов и явлений, когда поток сознания направляется внешними признаками сходства слов, изображается ситуация болезненного бреда:
И в белоснежных хлопковых полях там, под Москвой, ну, в общем, в Елисейских, на берегу своих пустынных дум он вспомнил жизнь: как не было ее. Он думал о Царевиче: о том, как он в гробу видал свою невесту хрустальном и таких же башмачках, тойсть тапочках, свою Синедрильону, тойсть Золушку, тойсть это, Белоснежку, тойсть спящую, тойсть мертвую царевну, то есть мертвецки спящую ее, и как семь гномов, тойсть богатырей, посланцы из шестнадцати республик, то есть пятнадцати, ну, в общем, отовсюду, достойнейшие из перьдовиков — ударники, шахтеры, хлеборобы — рыдая, ей поставили по свечке, семь звездочек, от слез шестилучёвых и медяки на очи положили с пятикопеечной, тойсть это, пятиглавой, то есть пятиконечною звездой, и тихо пели стёб да стёб кругом, тойсть спесь да спесь, тойсть степь да степь, а дальше там был вопрос, мол, путь далек ли, жид? а дальше он забыл слова, но помнил, что жид замерз, ругаясь как ямщик, тойсть кучер, то есть, как его, извозчик, и там, в полях, почуя смертный час и возносясь душою в Агасферы, он ощутил себя как бы французом под Бонапартом, то есть под Москвой, хотя, скорей, под немцем: все же идиш… хотя, конечно, идиш не иврит, жид не ямщик, а ядрица не гречка, тойсть не гречанка, в смысле, он не грек и не совал руки в Березину, и грех, тойсть Гракх, тойсть, Враг, ну, то есть, это, ну, РИК, тойсть Рок, тойсть рак его за руку там не хватал, но все же был изрядно с «Ячменным колосом», ну, то есть, ну, с колоссом Раковским, тоже рухнувшим, когда в тех Елисейских, хлопчики, полях, где некогда он был на поле, он там замерзал и хрипло матерился, и путал «dreck» и «merde» и «govno», и затихал, как спящая царевна, лежащая мошонкой в янтаре, тойсть хрустале, тойсть мейссенском фарфоре, ну, баккара, в суровых тех полях, ну, Марсовых, то есть Ходынских, то есть в полях чудес, в стране соцреализма казарменного; и рыдал Царевич, природный гастроном и астронавт, безродный космонавт и замполит из рода и колена Эль-Ессеев, с которых и пошли в народ, в поля народники и чернопередельцы, тойсть черносотенцы, ну, в общем, разночинцы, разумные и добрые, и вечно все сеявшие: все у них из рук валилось в рот, то есть в народ, в поля Филипповские, где известный комик и булочник, ну, в общем, Де Фюнес, с такой замысловатой головой, то есть богатой замыслами в смысле, с изюминкой, но не без тараканов, упек национальный колобок, охранником-амбалом заметенный по скрёбаным уже пустым генсекам, замешанным на деле о сметане, где жарен был карась-идеалист <…> [436]436
Строчков, 1994: 308–310.
Поэма длинная, ее цитирование трудно прекратить, так как все слова первой строки, многократно отзываются на протяжении текста, организуя исторические, литературные, сказочные, песенные и т. д. темы и образы (см. анализ некоторых словесных ассоциаций: Константинова, 1996; Суховей, 1997).
По наблюдению А. Э. Скворцова, в поэме Строчкова «Больная Р.»
никакого единого субъекта речи за этой чудовищной полифонией нет и быть не может. Говорит за себя коллективное бессознательное, которое понятно каждому, принадлежит всем понемногу и никому в отдельности.
С. Л. Константинова предположила, что поэма Строчкова интертекстуально связана с книгой Д. Мережковского «Больная Россия» и со стихотворением М. Кузмина «Конец второго тома» [437] .
Остановлюсь только на одном каламбуре, выходящем далеко за пределы комического приема: на переразложении строки Путь далек лежитиз песни про замерзающего ямщика. В контексте поэмы переделка песенной строчки пародирует антисемитские реплики на тему эмиграции. И то, что мотив отъезда обнаруживает интонационную связь с национальной русской песней, которая превратилась в застольную, вносит в эту пародию лирический и трагический мотив: люди, отлучаемые от русской культуры, изображаются как носители именно этой культуры — со всей тоской, содержащейся в песне. Переключение с русской темы на еврейскую, направляемое неожиданным созвучием со словом лежит,предваряется указанием на две поведенческие модели социального и языкового сопротивления идеологическому диктату: стёби спесь.Эти переиначивания слова степьследуют за упоминанием советского символа — пятиконечной звезды.
437
«Конец второго тома задан, с одной стороны, сюжетно: чтением романа „…про какую-то Элизу / Восьмнадцатого века ерунду“, позволяющим герою перенестись из реального пространства в пространство романное. Сюжетообразующий мотив чтения становится здесь той „узловой точкой“, которая скрепляет все остальные пространственно-временные сдвиги. Затем — ассоциативно, на уровне звучания слова, вызывающего своеобразное видение героя:
„Элизиум, Элиза, Елисей“, — Подумал я, и вдруг мне показалось, Что я иду уж очень что-то долго».На фонетическом сходстве слов построено следующее стихотворение, содержание которого складывается как бы из оговорок и ослышек:
ЗАМЕТКИ ДЛЯ ПАМЯТИ Поезжай на гнилой Запах, на испорченный Нюхсъезди, загляни на ВосторгДальний и на Ближний Восторгвыглянь, присмотрись и на Крайний Зипер: где так вольно еще дышит человек? Да нигде, кроме как у нас, где дышать нечем. Там, где узкийнарод дышит, там танцузудышать негде, а какому обмороканцу, облегчанинуи тикайцу и фигуративному ненцу ни вдохнуть, ни выдохнуть нету. Да в паршивом Загавнистане, где своим-то дышать нечем, узкийдышит полною грудью под просторным бронежилетом. Весь он ихний выдышит воздух — задохнутся тогда бушмены. И тогда-то наш воин- унтер — националист поздорову воротится в родную хату, где на узкой печи широкой так привычно дышать нечем, и тогда вдохнет всею грудью ароматный вакуум узкий, углекислый воздух овчизны. Есть у нас, нас-то, ящих узких, величайшая наша тайна — цианальная наша гордость: наша кровь хлорофиллом богата; где мы дышим — там нам и воздух, где нам светит — там фотосинтез [438] .438
Строчков, 1994: 275.
Гибридное словообразование типа танцузу, обмороканцу, облегчанину(контаминация, междусловное наложение, «скорнение», по В. Хлебникову) [439] относится к самым распространенным приемам создания комического эффекта, используется и в художественных текстах, и в бытовой речи, и в публицистике, так как в большинстве случаев гибридные слова оценочны. В стихотворении Строчкова они похожи на прозвища.
Оговорки и ослышки провоцируются в тексте множественными ассоциативными связями слова: фонетическими, словообразовательными, фразеологическими, семантическими. Все эти связи Строчков делает актуальными одновременно. Случайное звуковое сходство ( запад — запах, юг — нюх, восток — восторги т. п.) он превращает в неслучайное, усиливая его ассоциациями слов по привычной сочетаемости, активизируя синонимы, антонимы, слова общей тематической группы. Так, сначала сочетание гнилой Запахпародирует клише гнилой Западиз советской пропагандистской брани, буквализируя эпитет, а в следующей строке появляется сочетание испорченный Нюх— не только по созвучию со словом юг,но и потому, что слова запахи нюхотносятся к одному семантическому полю обоняния, и потому, что гнилое — это испорченное, и потому, что такое восприятие Запада представляется результатом «испорченного нюха». По мнению Суховей, сочетание испорченный нюх«связано с нравами, царящими на Юге, курортах». Но в стихотворении юг ассоциируется больше с военными действиями, чем с курортами [440] . Направленность производности взаимообратима. В одних случаях первичны фонетические подобия, в других — ассоциации по общности лексико-семантических групп, словообразовательным элементам и моделям, по сочетаемости. Оксюморон где на узкой печи широкойявно порожден созвучием узкий — русский,а переименование русских в «узких» основано не только на этом фонетическом сходстве, но и на столкновении с концептом широкой русской души, что поддерживается словообразовательными связями слова душа (Там, где узкий народ дышит).
439
О терминах, истории явления и его активизации в XX в., а также о концептуализации этой словообразовательной модели в теории постмодернизма см.: Николина, 1996; Можейко, 2001: 747–748. Примеры контаминированных слов из поэзии Строчкова см: Хасанова, 1999; Хасанова, 2007.
440
Испорченность юга можно было бы толковать как утрату его курортной привлекательности, но стихотворение написано в 1988 г., когда такая утрата была еще впереди. В таком случае можно обратить внимание на то, что стихи со временем приобретают новые смыслы.
Разнонаправленные ассоциации как тотальный способ организации текста побуждают видеть подстановки там, где, казалось бы, слово можно было бы прочесть и в обычном для языка значении, — например, слово бушмены.В строке задохнутся тогда бушменыоно замещает собой слово душманыиз лексики времен советско-афганской войны. Появление этого жаргонизма вызвано не только искаженным упоминанием Афганистана в предыдущем фрагменте, но и синонимом духииз того же речевого пласта, однокоренным с глаголом задохнутся.При этом слово бушменывносит свой смысловой нюанс в обозначение противников: они представляются дикарями.