Йемен. Земля ушедших в легенды именитых царств и народов Древнего мира
Шрифт:
О великом царстве Сабейском говорится и на сохранившейся во времени памятной стеле великого ассирийского царя-воителя Саргона II (правил 722–705). В перечне его данников значится Йаса’амар– сабеец, плативший дань Саргону золотом, благовониями, лошадьми и верблюдами (9).
Нарушая хронику повествования, скажем, что, помимо блистательной царицы Савской, предания аравийцев упоминают и о других великих женщинах-владычицах «богатых царств» Южной Аравии. В глиняных архивах ассирийцев содержатся сведения о том, как Синнахериб (правил 705/704-681/680), владыка царства Ассирийского, «ходил войной» против народов, живших у «края Большой воды» (на юге Аравии), что за «Горьким озером» (Персидским заливом). «Разбив их мечом своим», захватил там «крепость великую». Покидая
Сказания арабов Южной Аравии сохранили и донесли до наших дней имена еще нескольких властительниц-аравитянок, владычиц обширных земель и глав крупных родоплеменных кланов. Собиратели аравийской старины рассказывают, что в те далекие времена «народ Йемена» был представлен «двумя группами». Первую из них составляли племена южан, а вторую – северян. Шейха воинственного племени бану ‘абс, мудрого Джузайму, северяне признали достойнейшим из вождей среди их племен, и стали величать его господином. «Правил он рукой твердой, но по совести», никого не притеснял. Перечить ему, не говоря уже о том, чтобы не платить подать, осмеливалась лишь властительница удела племени бану рий’ан, женщина по имени Рубаб. Племя ее, сообщают своды аравийской старины, соперничало с племенем бану ‘абс. Считалось равным ему по силе. Сама же Рубаб превосходила многих мужчин, «витязей гор и рыцарей пустыни», и отвагой, и храбростью, и воинским мастерством. Видя, что бану рий’ан упорно противится воле Iабситов, никак не хочет унять гордыню и покориться, Джузайма стал «собирать племена». Созвав подвластных ему северян из гор и долин Йемена, «пошел он войной на дерзкую Рубаб». Но прежде направил к ней гонца, чтобы известил он ее о предстоящей схватке. Дабы не говорили потом, что он, Джузайма, нарушил унаследованный от предков священный обычай войны, и напал на противника, к тому же на женщину, исподтишка, неожиданно и коварно.
Выслушав слова гонца, известившего ее о том, чтобы она «заплатила подать или готовилась к сшибке», Рубаб сказала: «Возвращайся к своему вождю и передай ему, что я вызываю его на поединок. Если он победит меня, то станем и я, и племя мое данниками его. Если же верх одержу я, то получу полную власть над ним и жизнью его. Заберу коня его и оружие. Поступив так, – заключила Рубаб, – мы спасем жизни многим воинам. Семьи в племенах наших не лишатся их родных и близких. Удастся избежать слез, горестей и печали».
Поединок состоялся и закончился тем, что Рубаб нанесла смертельный удар Джузайме. Острие копья ее, повествуют предания йеменцев, «пронзило грудь Джузаймы и вышло, сверкая, из его спины». Увидев это, ратники Джузаймы, позабыв о правилах войны, охваченные яростью свирепой за смерть горячо любимого вождя своего, набросились на воинов Рубаб и смешались с ними в схватке, чудовищно неистовой и жестокой. И когда «напились кровью клинки мечей и тех, и других, и наконечники копий и стрел их», и сами они устали уже настолько, что не в силах были держать в руках оружие, дрогнули ‘абситы, отступили и рассеялись, спасаясь бегством. Вопли и стоны женщин по убитым мужьям их не стихали в стане ‘абситов «семь дней и семь ночей».
После гибели Дзузаймы управлять племенем бану ‘абс стал его старший сын ‘Амр. Но буквально через несколько дней он неожиданно скончался. Власть перешла к его брату Зухайру, человеку доблести и чести, как о нем отзывались в племенах Йемена.
Зухайр решил отомстить Рубаб за смерть своего отца, и «объявил ей войну». Племена сошлись. Схлестнулись в разгар сражения и Зухайр с Рубаб, да так, что «задрожали горы». Зухайр сразил Рубаб. Копье его пронзило воительницу насквозь и вышло между лопатками. Обращаясь к своим воинам, Зухайр прокричал, что отомстил за смерть Джузаймы и «стер пятно позора» и с себя, и с племени бану ‘абс, и со всех потомков рода ‘Аднана.
Захваченную военную добычу богатую Зухайр разделил между соплеменниками. Одарил каждого. Не забыл ни о ком. Себе не взял ничего, и «щедростью превзошел отца своего». Слава Зухайра, воина доблестного и властелина справедливого, «ширилась и росла». Никто не мог припомнить случая, чтобы он отказал кому-то в помощи. Так говорится в преданиях.
Наступил месяц раджаб, один из четырех священных месяцев арабов доисламской Аравии, когда аравийцы «снимали наконечники с копей, вдевали мечи в ножны» и совершали либо паломничество в Мекку, либо хождения-поклонения к своим идолам в капищах и храмах. За оружие в это время «не брались», даже если сталкивались, скажем, лицом к лицу, с убийцей отца или брата.
По окончании месяца раджаб Зухайр задумал жениться. Народная молва донесла до него слухи о «красоте неземной» дочери одного отважного фариса (рыцаря), жившего в «чужом уделе». Звали ее Тумадир. Была она прекрасна и скромна. Прознав о том, что отец красавицы Тумадир не захочет без согласия дочери выдать ее замуж, Зухайр «не стал засылать к нему свах». Будучи человеком умным, начал щедро одаривать его подарками. И, расположив к себе, «переманил в свои земли», вместе со всем его семейно-родовым кланом.
Страстно желая увидеть лицо Тумадир, разговоры мужчин о красоте которой не давали ему покоя, Зухайр пошел на хитрость. Договорился с шейхом соседнего, подвластного ему племени бану гураб, чтобы тот разыграл газу (набег) на становище семейно-родового клана отца Тумадир. Но сразу же бросил добычу и отступил, увидев спешащий к становищу отряд во главе с Зухайром. Дело в том, что, по обычаю тех лет, женщины и девушки становища, подвергавшегося набегу, выходили из шатров и становились у входов в них с открытыми лицами и распущенными волосами. Посягать на женщин во время газу не смел никто. Такое поведение считалось недостойным чести мужчины. Лица же свои аравитянки открывали и волосы распускали потому, чтобы не возникало у нападавших никаких сомнений насчет того, что под женскими одеждами прячутся мужчины.
Тумадир, по словам Зухайра, «сияла красотой своей, как солнце на заре». Чело ее светилось как «утренняя звезда», а щеки походили на «лепестки распустившейся розы».
Отец Тумадир, тронутый благородством Зухайра, заявил на пиру, устроенном их кланом в честь шейха, что «готов отдать ему самое дорогое, что у него есть – дочь-красавицу Тумадир». Сородичи такое решение поддержали. Сказали, что поступает он правильно, и «отдает дорогую жемчужину, которой владеет, тому, кто знает ей цену». Тут же, не откладывая, сыграли свадьбу. Гуляли семь дней кряду.
Через какое-то время Зухайр все же открылся Тумадир, и поведал ей о том, к какой хитрости прибегнул, чтобы заполучить ее в жены. И тогда Тумадир неожиданно для Зухайра заявила ему, что умный и прозорливый отец ее тоже немного слукавил: отдал ему в жены не Тумадир, а другую свою дочь, то есть ее, Хиду.
Зухайр, удивившись тому, что услышал, решил все же убедиться, так ли это на самом деле. Лиц своих в те времена женщины от нищих и калик не скрывали. И Зухайр под видом человека бездомного, бродяги-скитальца отправился на становище клана отца Тумадир. Она же, переодевшись в мужские одежды, тоже поспешила туда, чтобы предупредить отца о том, что задумала. Суть ее замысла состоял в том, чтобы разоблачить переодевшегося шейха и подвигнуть его к тому, чтобы он все же заплатил за нее выкуп. Притом сделал это прилюдно. Ибо в противном случае, если бы вся правда с ее женитьбой раскрылась и соплеменники узнали, что шейх овладел ею хитростью и без обязательного в Аравии калыма, то насмешек по адресу ее семьи было бы не избежать, острых и на многие годы вперед.