Йога-клуб. Жизнь ниже шеи
Шрифт:
— А для кого он зарезервирован?
— Для Бога, — ответила она, не обернувшись.
Кажется, я поняла, что именно в Джессике кажется мне странным и непривычным: она все воспринимает всерьез. То есть все. Большинство моих друзей все время друг друга подкалывают, им не чужды ирония и сарказм. Это театралы, писатели, интеллектуалы. Курильщики. Курильщикам нельзя без сарказма, понимаете, о чем я? (Хотя говорят, после 11 сентября всем нам предстоит стать более серьезными. Мол, эпоха ироничного отношения к жизни, в которую мы жили, закончилась. Очень странно, учитывая, что ирония пережила большинство
Джессика не знала, что такое ирония, и ее постоянно что-то вдохновляло. Как будто она подсоединилась к какому-то невероятно вдохновляющему радио, которое каждую минуту сообщало ей Самую Лучшую Новость В Мире. Стоило ей особенно возбудиться по этому поводу, как ее голос повышался до серебристо-голубых трелей, и мне казалось, что она сейчас запоет. Вот так примерно она рассказывала мне про массаж, который делает (какая-то краниосакральная терапия):
— Это! Так! Потрясающе! Что! У меня! Есть! Возможность! Практиковать! Эту! Ах! Технику.
Разобрав вещи, я спустилась вниз на закате и обнаружила Джессику за столиком на веранде. Та что-то писала в блокноте на пружинах. Я села напротив, и мы стали любоваться сгущающимся сумраком над рисовыми полями и слушать музыку.
В павильоне среди рисовых полей репетирует гамелан [6] . В этом оркестре играют только женщины, сообщила мне Джессика. Они издают просто фантастические звуки — это похоже то на тонкую серебристую паутину, натянутую в воздухе, то на средневековых рыцарей, которые пускаются в пляс в кольчугах и при полном вооружении. Наверняка их слышно на всю деревню. Мой первый парень после школы (тот самый, что любил читать мой дневник) говорил, что игра гамелана — самая трансцендентная и мистическая музыка. Утверждал, что его металлический звон напрямую связывает нас с Божественным. Тогда, в его прокуренной квартире, меня ужасно раздражали резкость звучания гамелана, его непредсказуемые звуки. Но сейчас, в темно-зеленой ночи, я вдруг поняла, что он имел в виду.
6
Традиционный индонезийский оркестр и вид инструментального музицирования. — Примеч. ред.
Джессика скрылась в доме, а потом появилась с тарелкой рисовых лепешек, тахинной пасты [7] , джема и авокадо. Я порылась в соломенной сумке и достала все вегетарианские закуски, купленные на прошлой неделе в магазине здорового питания: несоленый миндаль, соевые крекеры и конопляное семя.
А потом, проявив храбрость, достойную отряда партизан, добавила пару кусочков вяленого мяса, которые стащила на работе во время последней смены пару дней назад.
— Ох, мамочка милая! — воскликнула вдруг Джессика.
7
Паста из кунжута, распространенная в ближневосточной кухне.
Я, разумеется, тут же стала прятать контрабанду обратно в сумку, решив, что соседка — вегетарианка и не может есть даже просто в присутствии мяса. Она посмотрела на меня широко раскрытыми голубыми глазами, поморщившись от отвращения:
— В тахинной пасте муравьи!
Она оттолкнула банку от себя, а я чуть не рассмеялась. Во-первых, мне никогда раньше не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь кричал «мамочка милая», увидев муравьев. И во-вторых, можно было вздохнуть с облегчением и припрятать мясо. Я была уверена, что с завтрашнего дня мне два месяца нельзя будет вкушать животную плоть, а дальше кто знает? Может, я вообще вернусь домой вегетарианкой.
Отчетливо слышу сейчас, как мои братья смеются надо мной, хотя они в десяти тысячах миль отсюда. Мои брательники называют себя «мясорианцами». У них есть диета собственного сочинения, в которой единственная еда, которая не запрещена, кроме мяса, — это масло или все, что в нем плавает или окунается в него. Подозреваю, что Джессика лишилась бы чувств, случись ей поужинать в их компании.
Она спит рядом со мной. У нас одно королевское ложе на двоих, где поместилось бы целое семейство — такое оно огромное. Джессика лежит на спине, подперев голову двумя подушками, чтобы сохранять позвоночник в правильном положении.
Мне же не спится. Здешняя темнота очень вязкая и теплая, и москитная сетка отвлекает. Она напоминает мне домики, которые мы с братьями и сестрой строили в детстве. Чувствую себя ребенком. Ну как тут можно уснуть? Так здорово лежать под балдахином. Между прочим, я в хорошей компании. Бали тоже не спит.
Сверчки. Лягушки. Собаки. Петух — не рано ли для петуха? В павильоне женщины собирают инструменты. Лязг, звон, разговоры. Все просто идеально. Идеальнее и быть не могло.
Интересно, чем заняты сейчас мои домашние? Джона — дома ли он? Или на работе? Я даже не знаю, сколько там у них времени. Думает ли он обо мне — как я поживаю там, на острове, о существовании которого год назад даже не подозревала? У меня нет обязательств, только перед собой. Я тут совсем одна.
Семь утра. Я встала в семь утра! Это просто фантастика. Жаль, что нельзя обзвонить всех знакомых и сказать: «Вот видите? Я могу вставать рано утром!»
Особенно если учесть, что мои биоритмы совсем спятили.
Через два часа у нас начинаются занятия. Сижу на веранде и смотрю на Джессику. Ем папайю с лаймом и пью имбирный чай, хотя на улице примерно четыре тысячи градусов. Очень хочется кофе, но перед отъездом Индра предупредила, что эти два месяца будут посвящены «очищению». Что означает: никакого кофе, сахара, алкоголя и мяса.
О, и никакого секса. Я сказала Индре, что этот пункт будет легко выполнить, поскольку мой бойфренд останется дома, а она странно на меня посмотрела и ответила: «Вообще никакого секса. Ты сама можешь с таким же успехом посадить свою батарейку, как и любой другой».
Вот так!
Джессика сидит в позе лотоса на краю веранды, чуть подняв голову и закрыв глаза. Она прижимает к груди большую кружку из «Старбакса» и раз в несколько минут прихлебывает из нее, потом снова подставляет лицо солнцу и улыбается, точно отправляет в небо молитву. Я ее не виню. За то, что молится на это место. Но мне глаза закрывать совсем не хочется, даже моргать не хочется — хочется смотреть по сторонам. Какая же здесь красота! Пальмы, папайи, кусочек бирюзового бассейна поблескивает внизу. Я словно завтракаю в сияющем изумрудном раю.
Слева от веранды — маленький храм, откуда на нас, мирно улыбаясь, поглядывает изваяние маленького бесполого бога. Такое впечатление, что каменный бог и Джессика улыбаются друг другу. Как будто у них есть общий секрет.
Я спросила Джессику: как она думает, будет очень плохо, если я выпью кофе? Она ответила, что да, плохо. И при этом еще явно сдержала свои эмоции. Вид у нее был такой, будто я только что предложила нюхнуть кокаина перед занятием.
— Не очень-то и хотелось, — выпалила я, но слова вырвались каким-то хриплым полушепотом.