Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги
Шрифт:
— Главное — ценности, — вещала я теперь, разговаривая с другом по телефону. — Чтобы брак удался, у вас должны быть общие ценности.
— Общие ценности? — растерянно переспросил он.
— Да, — отвечала я. — Одинаковые понятия о том, как растить детей, где жить, как тратить деньги, что такое хорошо и что такое плохо.
— Что такое хорошо и что такое плохо? — еще раз переспросил он.
— Да.
Он не сказал: господи, да это самое жалкое описание семейной жизни, которое я когда-либо слышал. Что с тобой случилось за эти годы? Вслух он этого не сказал, но я знала,
А сказал он вот что:
— А ты не считаешь, что вам просто должно быть вместе весело?
Брюс вернулся домой ненадолго, и мы с ноутбуками поехали в модное новое кафе с пончиками, которое недавно открылось. Вошли и увидели Лизу. На ней были высокие сапоги, юбка и свитер. Она выглядела ухоженной, как кошечка, уютно завернувшаяся во все красивое и вязаное. Я лет пять видела ее только в старом спортивном костюме — и вот, пожалуйста: сидит разряженная, как французская кинозвезда.
Она сидела за маленьким столиком на маленьком стульчике, высокая и стройная. Напротив сидел мужчина совершенно обычной внешности. Его пропорции больше соответствовали столу и стулу, чем Лизе. Он был похож на человека, только что узнавшего, что в жизни его ждет гораздо больше пончиков и секса, чем он рассчитывал.
— Привет, ребята, — как ни в чем не бывало поздоровалась Лиза.
— Привет, — ответили мы.
Она указала на своего спутника длинной ладонью:
— Это Карл.
«Знаю», — подумала я.
— Очень приятно, — проговорила я вслух. — Клер, а это Брюс.
Карл посмотрел на нас так, будто хотел, чтобы мы ушли. Брюс готов был сбежать оттуда прямо сейчас. Я чувствовала себя не в своей тарелке, но улыбалась безумной улыбкой. Одна только Лиза казалась безмятежной.
— Какой вы брали пончик? — спросила я. Вопрос был гениальный, ведь я прекрасно знала, что Лиза больше не ест.
— Мы взяли один на двоих — такой пушистый, с кокосовой стружкой.
— Очень вкусный, — добавил Карл.
— Я, наверное, возьму шоколадный. Ну, нам работать надо. Сроки, — сказала я неубедительно.
Мы с Брюсом купили пончики и эспрессо (в кафе были только пончики) и нашли столик наверху, в мансарде.
— Это он, — прошептала я.
— Думаешь? — ответил Брюс. — Как неудобно!
— Лизе, кажется, совсем не было неудобно, — заметила я. — И что мне делать? Ни о чем не рассказывать Стиву? Это же так некрасиво.
— Но она же не знала, что мы тоже придем.
— Она знает, что я прихожу сюда работать! Знает!
Непонятно почему, но я приняла всю эту ситуацию очень близко к сердцу.
— Ну знаешь, по крайней мере, мы их встретили не в мотеле, — заметил Брюс.
— Утешил, — безрадостно ответила я и взялась за работу.
В моей карьере наступил какой-то странный период. В книгах, которые я рецензировала, стал постоянно возникать 1973 год. В рецензии на новую книгу Эрики Джонг я много сравнивала ее со «Страхом высоты» — романом Джонг, написанном в 1973-м. Рассуждала о женоненавистничестве в работах Шела Сильверш-тейна 1960-х и 1970-х. Я писала о поэтах из 1973-го, сочиняла и продавала статьи
Я совершенно забыла о том, что именно в 1973-м мои родители расстались.
Я не осознавала истинную причину своих действий. Мне казалось, что я нашла новую тенденцию. И 1970-е интересовали меня, потому что тогда люди лучше одевались.
Теперь я понимаю, что именно за этим люди ходят к психиатрам и аналитикам. Без психоанализа, не разбередив рану, мы будем ходить кругами до бесконечности, даже не догадываясь о причинах своей одержимости. Мы никогда не сможем от нее отделаться. Я не ходила к психотерапевту. Вместо этого я писала о своей ране маленькие статьи. Высказывала свое мнение о ней. Обсуждала ее эстетическую ценность.
Стоял солнечный сентябрьский день. Я копалась в саду и вдруг увидела Стива у нас во дворе.
— Моя жена встречается с каким-то Карлом.
Я села на пятки и стряхнула бурую землю с перчаток:
— Да. Я знаю. Наверное, надо было тебе сказать.
— Да ничего, — беззаботно отмахнулся он, словно мы были в ресторане и я предложила оплатить счет. — Теперь я всё знаю, но правда, не уверен, к чему это ведет.
— Я тоже. Мне известно не больше твоего.
Лиза звонила мне почти каждый день и говорила без умолку, но больше сведений, чем сейчас мне предоставил Стив, я так от нее и не получила: да, она встречается с каким-то Карлом.
Я выдрала пару лютиков. Их корни цеплялись за землю.
— Ты в порядке? — спросила я.
Стив улыбнулся обычной своей полуулыбкой. Он всегда улыбался так, будто делает это без особой охоты, но сейчас скривился и вовсе как безумный.
— Я готов его убить. Серьезно. Я бы этого козла исколошматил. — Он говорил медленно, смакуя смысл сказанного.
— А ее? — спросила я.
— О чем ты?
— Ее не хочешь исколошматить? Что с ней-то будет? Ты ее бросишь?
— А что мне делать? Она мать моих детей. — Мне это показалось клише, но я не стала ничего говорить из вежливости.
Лиза звонить перестала. События развивались слишком быстро, не было времени узнавать все новости. У ее инструктора по йоге пустовала квартира на первом этаже его дома. Лиза собрала чемодан и переехала туда. Днем она ездила домой и сидела с детьми. Это было временно, говорила она.
Я сидела в кабинете, строчила миллион статей про 1973 год. Год, когда вся моя жизнь начала разваливаться. А теперь вот и Лиза ушла. Ушла искать счастья, или свое сердце, или себя, как сделала и моя мать, да и все наши матери в тот роковой год.