You Would Never Know
Шрифт:
Постараться.
Заставить себя.
Ну же!
Когда-то же его сердце замирало при виде этой колдо, да даже при мысли о Лили.
“Давай же! Это ведь не трудно, - мысленно уговаривал себя он, - Люби её, люби снова, как раньше”.
Но перед глазами всплывал другой образ. Манящий, нежный, ласковый. Шоколадные глаза и шелковистые каштановые кудри. “Нет, нужна Лили”. Но была лишь Гермиона. Только она.
После нескольких тщетных попыток он понял, что ничего у него не выйдет. Поздно. Слишком поздно. Помнится, когда-то он собирался запретить Гермионе приходить к нему. Собирался,
В последний раз он взял колдографию и вгляделся в неё. В глаза, в губы, в щёки, в волосы. Но это были обычные глаза, обычные губы, обычные щеки и волосы. Раньше он видел их другими, но сейчас они обычные. Видимо, Лили навсегда покинула его сердце и душу. Больше её нет. Всё внутри занято другим. Другой. Гермионой.
Северус хмыкнул и, потерев виски, собирался взять в руки всё то, что было в коробке и швырнуть в огонь. Но не успел.
Громкий, будто бы давно сдерживаемый всхлип послышался рядом. Северус мгновенно вскинул голову.
Гермиона стояла в проёме двери и одной рукой закрывала лицо. Северус тут же вскочил на ноги и протянул к ней руку, собираясь подойти и всё объяснить. Но Гермиона начала качать головой. Она выставила ладонь вперёд, не позволяя ему приблизиться.
– Это я во всём виновата, - срывающимся голосом произнесла она и зарыдала в голос, - Я убедила себя, что ты больше не любишь её, я поверила… поверила в то, что могу заменить её. Я врала самой себе.
Северусу до боли в кончиках пальцев хотелось схватить её, прижать к себе, поднять на руки, поцеловать её солёное от слёз лицо и рассказать, как всё было. Признаться, сказать правду, чтобы она знала. Но он понимал, что это последний шанс спасти её. Позволить ей думать, что всё, что она видела и то, как она это поняла, - правда. Тогда она уйдёт. Уйдёт сама. Так и надо, он не имеет права не воспользоваться этим шансом.
Но как же больно. Как тяжело. Как внутри всё горит, бьётся, ломается, крушится. Как хотелось, чтобы она всё поняла, чтобы знала о его чувствах. Но нельзя этого допустить. Нельзя позволить ей упустить шанс на счастливую жизнь. Да, он слишком любит её, чтобы позволить испортить всё. Он любит её, поэтому делает это.
“Нет, всё не так, я не люблю её, её больше нет для меня”.
– Прости, - заставил он себя открыть рот и произнести то, что было абсолютной ложью, - Я не должен был так далеко заходить.
Будь Гермиона чуть более сосредоточена и собрана, она бы легко поняла, что он лжёт. Она знает, как распознать это, знает его голос. Стоит только чуть-чуть собраться.
“Ну давай, милая! Пойми, что я вру! Рассмейся, скажи, что пошутила!”.
– Ты не виноват, я не виню тебя, - хриплым голосом говорила Гермиона, не в силах посмотреть ему в глаза, - Это я… я… глупая… Мне жаль.
Последнее, что она сказала ему. А затем исчезла. Трансгрессировала прямо из спальни. Северус машинально шагнул вперед. Ещё десять секунд он может трансгрессировать по её следу и найти её, объяснить. Он стоял в облаке
И вот, когда блестящее облако испарилось… Не произошло ничего. Он так и стоял на этом самом месте, не двигаясь.
Наверное, нужно было отойти, сесть на кровать, на диван или хотя бы на пол. Но ноги не двигались даже машинально. Мозг не мог правильно направить нервные сигналы к нужным частям тела. Он просто не мог пошевелиться. И, кажется, был парализован.
Всё тело замерло, вся жизнь, время, дом, Вселенная. Всё остановилось. И жила только одна вещь. Растущая боль в груди. Надо же, ещё минуту назад он её не чувствовал, по крайней мере, не так сильно. Но теперь… Теперь стало хуже. И всё больнее и больнее с каждой секундой.
Через полчаса Северус нашёл в себе способность поднять руку и положить на грудную клетку. Каждое касание к собственному телу сопровождалось невыносимой болью. Болели даже кости, ногти, волосы. Всё тело пронизывала грубая вибрация. И больше стоять он не смог. Ноги сами подкосились, и он рухнул на пол, коленями стукнувшись о твёрдый пол. Спиной прижался к кровати.
И не двигался несколько часов.
Не видел, не слышал, не осязал ничего. Все чувства, подаренные природой, разом исчезли. Осталась только боль, приобретённая часом, может больше или меньше, ранее.
Где-то в середине ночи, когда истлели последние угли в камине, а в спине начала ощущаться боль от деревянной резьбы на кровати, Северус вдруг почувствовал дикий холод.
Комната стала такой незнакомой. Этого холода здесь не было очень долго. И сейчас он вернулся. Вернулся, чтобы напомнить, где его, Северуса, место. Здесь, в боли, в одиночестве, в грусти, в душевной агонии.
Этот чёртов холод. Пронизывал каждую клеточку тела. Зачем же он вернулся? Почему исчез уют, а за ним и тепло с любовью? Всё ушло, остался он один. Наедине со своим в очередной раз разбитым сердцем.
Но это был его выбор. Он сам так решил. Потому что считал, и всё ещё считает, что это правильно. Ведь так будет лучше. Он знал это, знал лучше чем его сердце, чем её, Гермионы, самое верное, тёплое и любящее сердце на свете. Он обязан всё знать. Это его жизненный долг.
***
Спустя две недели не общения со своей подругой, Джинни Уизли начала переживать. Сова возвращалась после каждого написанного ею письма, но без ответа от Гермионы. Дольше терпеть было невозможно. Поэтому, сразу после утреннего кофе, Джинни облачилась в маггловскую одежду и вышла из дома.
У неё были на сегодня планы. Очень даже грандиозные. Она должна была определиться с тортом, выбрать нового флориста, потому что предыдущий не отличал хризантемы от маргариток, если они были одного цвета, а также необходимо было попасть на примерку своего свадебного платья.
Всё это, безусловно, было очень важным. Но Джинни решила, что её лучшая подруга намного важнее всей этой свадебной кутерьмы. К тому же, какая свадьба без подружки невесты? И поэтому без пяти минут миссис Поттер трансгрессировала прямо на порог дома родителей Гермионы - Маркуса и Ким.