ЮАР наизнанку
Шрифт:
Чистота идеальная, полы моют четыре раза в сутки, раз в сутки меняют белье, а пыль протирают, как мне показалось, каждый раз, когда уборщица проходит мимо палаты.
В каждой палате над кроватью телевизор. Возле кровати все необходимое оборудование, которое необходимо пациенту: измеритель давления, кислородная маска, кнопка вызова медперсонала. В палате отдельная комната с ванной, душевой кабинкой, раковиной и унитазом.
Питание в больнице пятиразовое, ресторанное. Пациенту с вечера приносят меню на следующий день, и он выбирает
Например, на завтрак был омлет из двух яиц, тост с маслом и сыром, молоко с овсяными хлопьями, йогурт, чай и апельсиновый сок.
Сначала мужа «поселили» в четырехместную палату, где уже находилось двое больных: парень после аварии и дедушка, перенесший вторую операцию на позвоночник. Первые слова моего мужа были:
– Мне здесь не нравится.
– Да, к сожалению это не публичный дом, – философски заметила я, попрощалась с мужем и поехала домой.
В шесть утра меня разбудил звонок мобильного:
– Я тут больше не могу. Они все ходят, кричат и убирают.
Я опять напомнила ему, что это больница, и обещала быть в 7 утра, чтобы накормить завтраком.
В десять часов к первому больному пришли посетители. Я за это время успела два раза сгонять домой: сначала за носками, потому что любимому было холодно в ноги и второй раз за трусами, потому что любимого жал старый трусняк.
Часа в два дня, к первому соседу по несчастью стал прибывать народ. Стоит заметить, что этот сосед в основном пребывал в состоянии покоя, и лежал на кровати скрестив руки и закрыв глаза. Посетители заходили в палату, несколько минут стояли у его изголовья и… выходили, в скорбном молчании.
– Я лежу как в Мавзолее, – заметил муж.
– Да, но ты явно не Ленин, хоть и похож на него.
– Чем? Лысиной?
– Нет. Пролетарскими тезисами.
Сосед по палате открыл глаза и… посетители присели на стульчики и стали расспрашивать его о случившемся. Муж потихоньку вскипал:
– Я не могу так. Я болен. Мне нужно спокойствие.
Все его жалобы я проигнорировала, тогда он стал жаловаться главной медсестре.
По его первому требованию его перевели в двухместную палату, без соседей. Естественно к нему прилагалась я. Как сосед и как медсестра и как массажница (есть такое слово?), как сиделка, как секретарь (звонила друзьям и рассказывала как ему плохо).
Домой меня отпустили в 3 часа, чтобы я пожарила отбивные, так как рыба, которую ему принесли в обед, была «мелковатой» и он не наелся.
Спать меня отпустили в одиннадцать вечера. Перед этим я помогла мужу принять душ и мне строго-настрого приказали быть здесь рано утром – до шести, чтобы еще раз помочь мужу принять душ. Тут так положено.
Операция была запланирована на десять утра, но из-за того, что у врача появился срочный пациент, которому необходима была срочная операция, нашу отложили на четыре часа дня.
До десяти,
– Надо поговорить с доктором. Иди, найди доктора.
– Он делает операцию бабушке с соседней палаты.
– Тогда надо поговорить с анестезиологом. Пойди, найди этого специалиста. И еще, у бабушки есть дедушка? Давай с ним тоже поговорим.
Еще через пару минут:
– Тут есть телефонная линия? Пойди и узнай, работает ли тут телефон?
– Может ты быстро сгоняешь домой, возьмешь мой лэптоп и я посижу в интернете?
– Почеши мне голову (4 раза)
– Сделай мне массаж ног, они у меня холодные (2 раза)
– Эта кровать неудобная. Давай, помоги мне перейти на эту.
– Нет. Эта тоже не удобная. Давай обратно.
– Я понял в чем дело. Надо на той кровати перевернуть матрас, потому что он сплющился.
– Нет, этот матрас мне все равно не нравится. Давай опять на ту кровать.
– Дай мне тоненькую подушку.
– Нет, она слишком плоская, дай мне пушистую.
– Нет, она слишком пушистая, как мячик.
– Дай мне все четыре подушки: одну положи под правую ногу, одну под левую, одну под живот и одну под голову.
– Закрой занавески.
– Открой занавески, я погреюсь на солнышке.
Ровно в десять я не выдержала, взяла блокнот и ручку и сказала:
– Нет, такое пропустить нельзя. Я просто обязана все это записать.
Примерно двадцать минут, которые я все это писала, муж лежал с четырьмя подушками, греясь на солнышке, и говорил:
– Да… ты меня не любишь…
Могу заметить, что эти двадцать минут он ничего лично у меня не просил. Зато по полной отрывался на мед персонале, который все никак не мог успокоиться и мыл пол, вытирал пыль, протирал в ванной комнате раковину и унитаз.
– Сколько можно мыть этот пол? Вы туту дыру протрете!
– Что еще вам нужно? У меня давление в норме!
Еще минут через десять он обратился ко мне:
– Давай я сполосну рожу.
Мы направились в ванную, где он обрызгал все стекло и весь пол. Потом попросил салфетку, чтоб занять себя бросками в мусорное ведро, но так как из двух попыток было два промаха его кураж прошел и он улегся в кровать искать для себя иные приключения.
– Пойди и узнай, какие таблетки и уколы они мне дают. Мне не нравятся эту уколы. Я закумаренный.
Потом мы (вернее я) обследовали палату на наличие сенсоров и датчиков, потому что любимому было очень интересно знать, как тут работает вентиляционная и кондиционерная система.
Датчики я так и не нашла.
– Ладно, включи мне телевизор.
– Поверни телевизор ко мне.
– Переключи канал.
Потом мы нацепили его снимки на окна и рассматривали их, пытаясь сделать какие-то выводы. Но какие выводы можно сделать без медицинского образования?
Спрашивается: чего смотрели?