Юг! История последней экспедиции Шеклтона 1914-1917 годов
Шрифт:
Я решил взять командование на себя вместе с Уайлдом Джеймсом Кэрд, вмещавшим одиннадцать человек. Это была самая большая из наших лодок, и помимо людей несла большую часть наших запасов. Уорсли отвечал за Дадли Докер и девять человек. Хадсон и Крин были старшими на Стэнкомб Уиллс.
Вскоре после завтрака лёд снова закрылся. Мы оставались на месте, полностью наготове настолько, насколько это было возможно, когда в 11 часов утра наша льдина вдруг внезапно раскололась прямо под лодками. Мы перебросили наши вещи на большую из двух частей и с напряжённым вниманием наблюдали за дальнейшим развитием событий. Трещина пробежала прямо через место, где была установлена моя палатка. Я стоял у края трещины и, глядя на расширяющийся канал воды, видел отпечаток, где в течение многих месяцев лежали мои голова и плечи, когда я находился в своём спальном мешке. Промятость, где лежали моё тело и ноги, была на нашей стороне трещины. Лёд проседал под моим весом в течение многих месяцев жизни в палатке, и я уже много раз подсыпал снег под спальник, чтобы заполнить эту полость. Линии стратификации ясно указывали на различные слои снега. Каким хрупким и ненадёжным был наш покой! Обыденность притупила наше чувство опасности. Льдина стала нашим домом, и в течение первых месяцев дрейфа мы уже почти перестали осознавать, что это всего лишь полотнище льда, плывущее по скрытому от глаз морю. Теперь наш дом рассыпался
Фрагменты льдины чуть позже сошлись вновь, мы пообедали тюленьим мясом, съев его полностью. Я подумал, что хороший обед будет лучшей возможной подготовкой к путешествию, которое теперь казалось неминуемым, а так как мы не сможем взять всё наше мясо с собой, поэтому каждый съеденный фунт считали спасённым. Сигнал к старту прозвучал в час дня. Пак вскрылся, каналы стали судоходны. Условия были далеко не такими, о каких можно было мечтать, но и ожидать лучших было больше нельзя. Дадли Докер и Стэнкомб Уиллс спустили быстро. В них забросили снаряжение и обе лодки немедленно перешли в полынью в три мили шириной, в которой плавал одинокий и могучий айсберг. Джеймс Кэрд спустили на воду чрезмерно загруженным припасами и оставшимися мелочами лагерного оборудования. Многие вещи, в то время рассматривавшиеся нами как необходимые, позже были выброшены, так как давление реалий стало более серьёзным. Человек может обойтись очень скудным набором вещей. И атрибуты цивилизации, довольно скоро оказавшиеся перед лицом суровой реальности, оказались ничем на фоне значимости еды и крова, а для выживания зачастую собственный смех оказывался значительно более ценной вещью.
В 2 часа дня все три шлюпки были в миле от нашей льдины. Мы прошли по каналам и вошли в большую полынью, когда увидели стремительный пенистый гребень воды и поднятый им лёд, приближающийся к нам, словно приливная волна реки. Пак толкало к востоку отливом и две огромные массы льда двигались вниз на нас на встречных курсах. Джеймс Кэрд был ведущим. Дав право руля и решительно взявшись за вёсла, нам удалось выбраться. Две другие лодки, следовавшие за нами, находились за кормой и не сразу осознали опасность. Стэнкомб Уиллс шёл последним и чуть не оказался в этой ловушке, но с большим усилием удержался перед натиском движущегося льда. Это стало необыкновенным и поразительным опытом. Приливной эффект, проявившийся в этот день, во льдах встречается крайне редко. Движение льда, сопровождаемое большой волной, было со скоростью около трёх узлов, и если бы нам не удалось выгрести, то мы бы, безусловно, затонули.
В течение часа мы с трудом выгребли к наветренной стороне айсберга, который лежал в открытой воде. Волны разбивались о его вертикальную стену, вздымая брызги на высоту до шестидесяти футов. Очевидно, что он был когда-то подошвой припая восточного побережья, и волны разбивались прежде, чем достигали его верха, и швыряли белые брызги на синюю ледяную стену. Мы могли бы остановиться и любоваться таким зрелищем в других условиях, но быстро наступала ночь, и нам было нужно место для отдыха. Пока мы гребли к северу-западу среди льдин Дадли Докер заклинило между двумя льдинами при попытке срезать путь. Старая поговорка, что короткий путь может оказаться самым длинным как никогда походит и для Антарктиды. С Джеймса Кэрд на борт Дадли Докера кинули линь, и после нескольких попыток его отбуксировать он освободился ото льда. В сумерках мы поспешили далее в поисках ночлега, какой-нибудь старой льдины, и вскоре нашли довольно большой кусок, покачивающийся на волнах. Это не было идеальным местом для отдыха во всех смыслах этого слова, но нас настигла тьма. Мы вытащили лодки и в 8 вечера палатки стояли, а в жировой печи весело играли языки огня. Вскоре все в своих палатках были сыты и счастливы, и пока я заполнял бортовой журнал, из них до меня доносились обрывки песен.
Какое-то неосязаемое чувство тревоги вынудило меня выйти из палатки в 11 часов ночи и осмотреть безмолвный лагерь. Видимые сквозь снежные порывы звёзды показали, что льдину раскачивало на волнах в положении, подвергающем её излишнему напряжению. Я пошёл через льдину, чтобы предупредить дежурного, дабы внимательнее наблюдал за трещинами, и когда проходил мимо палатки, льдину подняло на гребне волны и она треснула прямо под моими ногами. Мужчины находились в одной из полубочек, когда её начало растягивать расходящимся в разные стороны льдом. Приглушённый звук, напоминавший удушливый хрип, вырвался из-под растянувшейся палатки. Я бросился вперёд, помог некоторым появившимся из-под тента и крикнул: «С вами всё в порядке?».
«Двое в воде», ответил кто-то. Трещина расширилась примерно до четырёх футов, а когда я бросился вниз у её края, то увидел белёсый объект, плавающий в воде. Это был спальный мешок с человеком внутри. Я сразу понял это, и с усилием вытащил человека в мешке на льдину. Через несколько секунд края льдины сошлись вновь с чудовищной силой. К счастью, в воде оказался только один человек, иначе бы этот инцидент закончился трагедией. Спасённым оказался Холнесс, который хоть и вымок по пояс, но был невредим. Трещина вскрылась вновь, Джеймс Кэрд и моя палатка были на одной стороне льдины, оставшиеся две лодки и лагерь на другой. С двумя или тремя помощниками я снял палатку, а затем все дружно носовым фалинем перетянули Джеймс Кэрд через открытую трещину. Мы удерживали натянутой верёвку до тех пор, пока один за другим, мужики, остававшиеся на моей стороне, перепрыгивали через канал или перекарабкивались через лодку. В итоге я остался один. Ночь поглотила всё видимое, а резкое движение льда вынудило меня отпустить фалинь. На мгновение я почувствовал, что моя часть покачивающейся льдины была самым одиноким местом в мире. Вглядываясь в темноту, я видел только тёмные размывчатые силуэты. Я крикнул Уайлду, сказав ему спустить Стэнкомб Уиллс, но в этом не было нужды. Он предвидел это, и шлюпка уже отошла от кромки льда. Минуты через две или три спустя она пришвартовалась, и меня доставили в лагерь.
Теперь мы находились на куске ровного льда около 200 футов длиной и 100 футов шириной. Той ночью больше никто не спал. Косатки фыркали в каналах и в ожидании рассвета мы наблюдали за тем, не появится ли ещё трещина. Часы проходили в неторопливом перетаптывании на месте, пока мы стояли прижавшись друг к другу, или же ходили взад и вперёд, чтобы сохранить хоть какое-то тепло в своих телах. В 3 утра мы запалили жировую плиту и после порции горячего молока определили некоторые позитивные моменты нашего положения. В любом случае мы были в движении, и если опасности и трудности ждут нас впереди, то мы сможем их преодолеть. Мы больше не дрейфовали по милости ветров и течений.
Первые проблески зари показались в 6 часов утра, и я с тревогой ждал, когда полностью рассветёт. Волнение моря усиливалось, периодически нашу льдину плотно окружали подобные ей обломки льда. В 6.30 утра у нас был горячий хуш, а затем мы ждали вскрытия пака. Время для активных действий настало в 8 утра, когда мы спустили лодки, загрузили их и начали пробираться через каналы в северном направлении. Джеймс Кэрд шёл первым, следом Стэнкомб
Утро 11 апреля выдалось пасмурным и туманным. С рассветом выяснилось, что пак сомкнулся вокруг нашего айсберга, сделав невозможным при сильном волнении моря спустить лодки. Никаких признаков воды не наблюдалось. Многочисленные киты и косатки шныряли между льдин, а вокруг нашего айсберга кружили капские голуби, чайки и глупыши. Картина, открывавшаяся из нашего лагеря с усилением света, была великолепна для описания, хотя я должен признать, что мы рассматривали её с тревогой. Вздымающиеся возвышенности пака и льдин накатывали на нас длинными волнами, образуя здесь и там тёмные линии открытой воды. Каждая волна, поднимающаяся около нас, быстро размывала айсберг, надвигая льдины на подошву припая, дробя верхний край снежного покрова и уменьшая размер нашего лагеря. Когда льдины отступали перед следующей атакой, вода бурлила у кромки припая, быстро увеличиваясь в ширину. Спустить лодки в таких условиях было бы сложно. Время от времени, так часто, что даже появилась тропинка, Уорсли, Уайлд и я поднимались на самую высокую точку айсберга и смотрели на горизонт в поисках разрывов в паке. После медленно тянущихся часов ожидания, наконец, далеко вдали посреди ледяной мешанины появился тёмный разрыв. Казалось, прошла целая вечность, пока он медленно приблизился. Я с завистью наблюдал за двумя невозмутимыми тюленями, которые лениво развалились на покачивающейся льдине. Они были дома, у них не было причин ни для беспокойства, ни для страха. Если бы они думали о том же, что и я, то сочли бы этот день идеальным для весёлого путешествия по кувыркающимся льдинам. Для нас же это был день, показавшийся вечностью. Я думаю, что никогда прежде ещё не испытывал такого беспокойства. Когда я посмотрел вниз на лагерь, чтобы отдохнули глаза от напряжённого наблюдения за широким белым простором, нарушаемым лишь одной чёрной лентой открытой воды, то увидел, что мои спутники ждали с более чем обычным интересом узнать, что я обо всём этом думаю. После одного особенно сильного удара кто-то отчаянно крикнул: «Он треснул поперёк». Я спрыгнул со смотровой площадки и побежал к месту, которое осматривали мужчины. Там действительно была трещина, но обследование показало, это был просто разлом в снегу без видимых признаков раскола самого айсберга. Плотник отметился своей невозмутимостью, когда чуть ранее в этот день реально чуть не уплыл на обломке льда. Он стоял рядом с краем нашего лагеря, когда лёд под его ногами отделился от основной массы. Быстрый прыжок через увеличивающийся разрыв спас его.
Тянулись часы. Одним из моих опасений, была возможность, что течением нас может пронести сквозь восьмидесятимильный створ между островами Кларенса и Принц-Джордж в открытую Атлантику, но постепенно открытая вода приблизилась и в полдень почти добралась до нас. Длинный канал, узкий, но судоходный, простирался к юго-западному горизонту. Наш шанс выпал немного позже. Мы сбросили наши лодки с края раскачивающегося айсберга и отвели их подальше от подошвы припая, пока она поднималась под ними. Джеймс Кэрд почти перевернуло ударом снизу, когда айсберг возвращался в верхнее положение, но он успел выйти в глубокую воду. Мы побросали припасы и вещи на борт и через пару минут были уже далеко. Джеймс Кэрд и Дадли Докер имели хорошие паруса и с попутным ветром могли довольно быстро идти вдоль канала мимо ходящих ходуном ледяных полей по обе его стороны. Волнение было сильным и над льдинами летели брызги. Попытка установить небольшой парус на Стэнкомб Уиллс привела к серьёзной задержке. Площадь его паруса была слишком мала, чтобы оказать заметную помощь гребцам, но за то время, что люди были заняты этой работой, лодка отдрейфовала обратно к ледовому полю, где её положение стало довольно опасным. Видя это, я отправил Дадли Докер за ней, а сам пришвартовал Джеймс Кэрд к куску льда. Дадли Докеру пришлось взять на буксир Стэнкомб Уиллс, и эта задержка стоила нам двух ценных часов светового дня. Когда все три лодки были снова вместе, мы продолжили путь вдоль канала и вскоре увидели ширь протяжённой воды на западе, её появление означало, что мы вырвались из плена пакового льда. В окончании ледяного языка, который практически закрывал проход, через которые мы могли выйти в открытое море, находился, словно какой-то любопытный ископаемый монстр, ледяной Цербер, охранявший путь, изъеденный волнами айсберг. У него была голова и глаза, он так тяжело оседал, что почти опрокидывался. Его бока были погружены глубоко в море, и когда он вновь поднимался, то вода, словно слёзы плача струилась из его глаз по поводу нашего избавления из ледяных тисков. Для читателя это может показаться фантастикой, но для нас в то время такое впечатление было реальным. Люди, живущие в цивилизованных условиях, окружённые разнообразными формами жизни и знакомыми творениями своих рук, вряд ли смогут понять, насколько быстро ум под влиянием глаз реагирует на всё необычное и проводит любопытные ассоциации, подобные полёту фантазии дней нашего детства. Мы долго жили среди вечных льдов, и почти бессознательно стремились увидеть сходство с человеческими лицами и иными живыми формами в причудливых очертаниях и массивных неуклюжих формах айсбергов и льдин.