Юго-запад
Шрифт:
Почти не слушая его, Хорти прочитал текст воззвания:
«Обращенную к венгерскому народу прокламацию от 15 октября объявляю недействительной. Подтверждаю обращенный к войскам приказ начальника венгерского генерального штаба о решительном продолжении борьбы. Тяжелое поенное положение требует, чтобы армия защищала свою родину достойно своей доблестной славы. Да поможет господь нашей армии и Венгрии в борьбе за лучшее будущее! Хорти».
— Вы свидетель, Лакатош: я подписываю это под дулами автоматов.
— Что делать, ваше высокопревосходительство! Иногда но бывает другого выхода! — вздохнул Лакатош, пряча бумагу в портфель. — Теперь вы можете
Но и это было еще не все. Через час Лакатош в сопровождении Весенмайера на том же черном посольском «мерседесе» снова приехал в замок Хатвани — с новой бумагой, на которой Гитлер требовал подписи Хорти.
— Господин регент в ванной, — сказал Лакатошу офицер-эсэсовец, начальник охраны.
— Проводите.
Адмирал в мягком мохнатом халате, разморенный, с красным после ванны лицом, с растрепанными волосами, укладывал в дорожный несессер свои туалетные принадлежности.
— Опять вы? — не без тревоги спросил он, увидев Лакатоша в дверях ванной комнаты. — В чем дело? Чего они еще хотят от меня?
Лакатош снова достал из портфеля бумагу:
— Они ненасытны, ваше высокопревосходительство. Нужно подписать и это.
Хорти взял бумагу, стоя прочитал ее:
«Его превосходительству председателю обеих палат венгерского законодательства. Мой регентский привет венгерскому парламенту! В исключительно трудные минуты венгерской истории настоящим провозглашаю свое решение: в интересах успешного продолжения войны и в интересах сохранения внутренней сплоченности и единства нации я отказываюсь от своего регентского поста и от всех своих регентских прав, связанных с регентской властью. Одновременно поручаю Ференцу Салаши сформировать правительство национального единства. Будапешт. 16 октября 1944 года. Хорти».
— Что с моим сыном, Лакатош?
— Мне ничего не известно, ваше высокопревосходительство... Об этом может знать только господин Весенмайер.
— Весенмайер!
— Он здесь, во дворце...
— Так попросите же его!
Весенмайер, ждавший в машине, явился через несколько минут, остановился в дверях, насмешливо огляделся: «Кажется, впервые в истории глава государства принимает своего премьера и иностранного посла в ванной комнате. Анекдот! Надо будет при случае рассказать Риббентропу... »
— Где мой Миклош? — не ответив на его приветствие, спросил Хорти.
— Ваш сын в безопасности, ваше высокопревосходительство. Завтра он присоединится к вашему поезду в Вене... Или в Линце. Имперский канцлер и фюрер гарантировал это своим словом. — Голос Весенмайера зазвучал четче и жестче: —
Разумеется, при условии, если вы скрепите своей подписью этот документ.
— Ваше высокопревосходительство! — чуть ли не взмолился Лакатош.— От вашей подписи зависит жизнь не только вашего дорогого Миклоша... От нее зависят и наши жизни. И будущее Венгрии!..
— Хорошо, хорошо, я понимаю,— нетерпеливо сказал Хорти.— Дайте мне какое-нибудь перо..,
Два часа спустя на специально созванной пресс-конференции имперский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, не скрывая своего восторга, огласил следующее заявление:
«Господин Хорти в интересах мобилизации всех национальных сил решил передать управление государством из своих в более молодые и решительные руки... Даже не было необходимости в немецком вмешательстве, поскольку венгерские силы сами направили ход событий в здоровое русло усиленной и уверенной защиты страны и развертывания всех сил...»
Из
— Мы с великодушной и благородной венгерской гордостью будем носить в своих сердцах идею венгеро-германской общности судеб: их раны — наши раны, их жертвы — наши жертвы, их борьба — наша борьба, их победа — наша победа... Наша нация во главе с новым руководством непоколебимо продолжит борьбу на стороне наших немецких союзников... Каждый, кто игнорирует усилия нашего общества, нарушает порядок, оставляет рабочее место и тем самым препятствует достижению нашей цели — будет предан смертной казни!
В одной из квартир рабочего квартала в Чепеле «Обращение № 1» слушала группа суровых людей в простой одежде, с руками, пропитанными металлической пылью.
— Венгрия предана,— мрачно сказал кто-то.— Хорти бросил ее под ноги Гитлеру... А народу придется расплачиваться за это кровью.
— Без крови не обойтись,— откликнулся на этот голос высокий худощавый человек, настоящего имени которого никто не знал.— Но в этой крови родится новая Венгрия. Коммунисты верят в это и будут бороться за нее, Красная Армия нам поможет.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
„ЛИНИЯ
...Двое суток подряд над равнинным Пештом и горбатыми холмами Буды, над опустевшими заводами и голыми виноградниками Чепеля, над деревушками и господскими дворами [1] между Дунаем и Тиссой неистово металась белая, пахнущая оттепелью вьюга. Вперемешку со снегом наискось бил в продрогшую землю холодный дождь. Низкие, черные с проседью тучи наглухо обложили небо от горизонта до горизонта. Встречный западный ветер жесткой ледяной крупкой сек лица советских солдат и броню «тридцатьчетверок», заваливал сугробами изъезженные дороги, посвистывал в клочьях оборванных телеграфных проводов, гнал и гнал по пустым холмистым полям крутые, упругие вихри поземки. Лишь на третий день, ранним вечером, непогода внезапно и обессиленно сникла. Стало тихо и бело, сквозь дымную рвань летящих на восток облаков колюче заискрились высокие морозные звезды. Но к ночи все началось сначала — из-за Дуная опять подул вьюжный сырой ветер, звезды погасли, и с темного, мутно заклубившегося неба густо повалили лохматые мокрые хлопья снега.
1
Так в Венгрии назывались хутора.