Юго-запад
Шрифт:
Потрепанный, обшитый фанерой «виллис» Талащенко мотало из стороны в сторону, заносило на обочину, стертые колеса пробуксовывали в снежных завалах. Шепотом матерясь, проклиная на все лады темень и непогоду, шофер остервенело выворачивал баранку руля, на заднем сиденье, за спиной комбата, поминутно охал и кряхтел его ординарец — сержант Саша Зеленин.
«Молодец Бельский, правильно предложил выдвигаться на исходные в пешем строю — иначе намучились бы мы тут с машинами...»
Колонну догнали на развилке дорог, одна из которых круто отваливала влево, а другая — на нее уже вступила первая рота —
Батальон шел против ветра напористо и трудно, прочным увесистым шагом. В рябой метельной тьме чуть светлели припорошенные белым ушанки, плечи и вещмешки солдат, кое-где над колонной маячили длинные жерди противотанковых ружей, на сгорбленных спинах покачивались тяжелые катки и стволы станковых пулеметов.
Часто сигналя, разбрызгивая истолченное сотнями ног грязное месиво из глины и снега, «виллис» осторожно пробрался вдоль колонны, поравнялся с головой первой роты. Впереди всех, коротко взмахивая руками, по-бычьи упрямо, будто рассекая воду, шел старшина Добродеев — коренастый и кряжистый, с большим вещевым мешком за спиной и с автоматом на груди.
«От самого Сталинграда шагает,— сразу узнал его Талащенко.— Тысячи километров вот так отмахал!»
На обочине, поджидая машину, в плащ-палатке, надетой поверх полушубка, стоял старший лейтенант Бельский — командир роты. Талащенко приказал шоферу остановиться, открыл задрожавшую под напором ветра дверцу:
— Как дела?
Волна мокрого снега ударила ему в лицо, холодной пылью завихрилась внутри «виллиса».
— Идем, товарищ гвардии майор! — весело ответил Бельский.— Как положено царице полей.
— Почаще подменяйте передних. И петеэровцам с пулеметчиками помогите.
— Ясно.
— Минометная давно прошла?
— Минут пятнадцать. Мы им тут помогли два «студика» вытащить. Теперь, надо полагать, на месте.
— Ну, добре. Вам еще максимум час ходу.— И, обращаясь к шоферу, сказал: — Поехали, Федько!
«Виллис» тронулся. Поежившись, Талащенко поднял остро пахнущий овчиной воротник полушубка, перекинул с бока на колени планшетку и, посвечивая себе карманным фонариком, посмотрел на карту под прозрачной исцарапанной целлулоидной пленкой. Выехали точно — слева неуютно чернела меж пустынных ночных холмов Сигетфалу — деревушка, где к рассвету должны были сосредоточиться тылы и все транспортные средства батальона.
Дорога пошла параллельно прибрежной дамбе. С передовой стали слышны редкие пулеметные очереди. В западной части неба, за Дунаем, вспыхивая и угасая, знакомо колыхалось по горизонту размытое метелью холодное желтое сияние осветительных ракет.
— Направо, Федько,— сказал Талащенко, гася свет.
За ночь немцы не сделали по левому берегу ни одного выстрела — их боевые охранения только изредка освещали Дунай ракетами. Батальон спокойно занял позицию во втором эшелоне стрелкового полка, стоявшего в обороне на этом участке, и в пять часов двадцать семь минут Талащенко кодом доложил по радио в штаб бригады, что его «хозяйство» вышло в район сосредоточения.
Обойдя все роты, он вернулся к себе в блиндаж усталый и промокший и сразу лег, накрывшись полушубком и чьей-то старой шинелью: с вечера его временами знобило, бросало то в жар,
Вошел старший адъютант капитан Никольский — новый начальник штаба батальона. За ним неуклюже протиснулся в узкую дверь Зеленин: ушанка съехала набок, глаза — испуганные и веселые:
— Вот, паразит, д-дал! Видать, из шестиствольного.
— Не зацепило? — спросил Талащенко.
— Он по дороге ударил.— Никольский снял ушанку, отряхнул с нее снег.— Мотоциклист из полка в тылы поехал, фару буквально на секунду включил... Все равно засекли.— Он присел к столику, забарабанил пальцами по пустому котелку.— Веселенькая, доложу я вам, начинается жизнь!
— Никандров приехал? — поеживаясь от озноба, сбоку взглянул на него командир батальона.
— Приехал. И уже развернул свою ресторацию.
— Народ завтракает?
— Рубает на всю железку! — ответил вместо Никольского Саша. Он не спеша снял со спины туго набитый вещевой мешок, сел, вытер рукавом вспотевший лоб: — Может, и вы, товарищ гвардии майор, малость перекусите?
— Да вроде еще рано.
— Э! Рано! Покушать никогда не рано! Меня, товарищ гвардии майор, один старшина в сорок первом, я только на передовую прибыл, так учил: на войне, мол, ешь, пока возможность имеется. И в первую очередь мясо из котелка вылавливай. А то вдруг бомбежка или еще что наподобие — пропадет харч.
Талащенко скрыл усмешку в своих пушистых светлых усах:
— Ну, раз старшина тебя так учил — ничего не поделаешь. Старшины порядок знают. — Он кивнул на вещевой мешок: — Что у тебя там?
— Второй фронт, товарищ гвардии майор. Свиная тушенка.
— И только? — вяло удивился Никольский.
— Сальца у этого скряги Никандрова достал. Каши сейчас принесу. И вот тут кое-что есть. — Зеленин подбросил на ладони прицепленную к ремню трофейную фляжку с черной пластмассовой крышкой-стаканчиком на горлышке,
Никольский поинтересовался:
— Бор? [2]
— Нынч [3] . Медицинский.
— Это подойдет. Как раз по погоде и по настроению.
— Ах, Зеленин, Зеленин! — командир батальона попытался сделать строгое лицо. — Отправлю я тебя в штрафную роту...
— Я для лечения достал, товарищ гвардии майор. Я же вижу: трясет вас, как лихорадка какая. А это верное средство. Мне сам гвардии капитан медицинской службы Сухов говорил. Водички развести я сейчас принесу.
2
Бор—вино (венгерск. ).
3
Нет