Юго-запад

Кузьмичев Анатолий Петрович

— Я от имени коммунистов нашего взвода,— тихо начал Осипов.— Поручили мне, значит...

— Громче, Вася! — зашумели справа.

— Я от имени взвода, значит,— повторил Осипов.— Наши хлопцы первыми туда придут, на тот берег... Дело оно, конечно, нелегкое, так что... В общем — переправимся. Даем командованию такое твердое слово.

Осипов смолк и, секунду потоптавшись, неторопливо пошел на место.

— Кто еще? — спросил Краснов.

Поднялся старший лейтенант Бельский:

— Коммунисты нашей роты идут в головном отряде. Постараемся не подвести — мы же гурьяновцы! Поддерживаем предложение командира батальона. Предлагаю голосовать.

—

Разрешите мне несколько слов,— сказал начальник политотдела, когда Бельский сел.

— Пожалуйста, товарищ гвардии полковник.— Краснов чуть посторонился.— Слово имеет начальник политотдела гвардии полковник Дружинин.

Сразу стало тихо. Дружинин — высокий, плотный, в папахе и коротком полушубке, на минуту задумался.

— Длинные речи тут, товарищи, не нужны,— наконец сказал он.— Времени у нас, как говорится, в обрез. Каждый из вас, каждый солдат, каждый коммунист, знает, что партия и правительство, наше верховное командование поставили перед нами почетную задачу — изгнать с венгерской земли немецко-фашистских захватчиков и вывести из войны последнего гитлеровского союзника — салашистскую Венгрию, освободить от фашистского ига ее трудящийся народ... Помните, дорогие товарищи, всегда помните: вся изумленная Европа — да что там Европа, весь мир! — смотрит на вас! Хочу вам сказать, что форсируете Дунай вы сегодня не одни — многие части фронта начнут переправляться вместе с вами в других местах, на других участках. И командование нашего славного гвардейского механизированного корпуса просило меня передать всем вам, что оно верит в своих молодцов-гвардейцев, героев Ельни и Сталинградской битвы. Вспомните, как вы и ваши боевые товарищи бились с врагом в Донских степях, за Днепром... Пусть боевые подвиги однополчан будут для вас сегодня примером!.. Желаю вам боевого успеха сегодняшней трудной ночью! Желаю, чтобы меньше было пролито крови и меньше потеряно жизней! Счастливо, гвардейцы!..

В секундной тишине, казалось, было слышно, как на шапки, полушубки, маскхалаты, автоматы солдат ложится снег.

—Кто еще хочет выступить? — обратился к собранию Кpacнов. — Ясно! —зашумели со всех сторон.—Чего нас агитировать !

—Товарищи! Товарищи! Внимание! Есть одно предложение в решении записать; общее открытое собрание постановляет —каждый коммунист должен первым переправиться на правый берег Дуная и увлечь своим примером товарищей.

— Правильно?

—Точно!

—Голосуем. Кто за?

Ряды людей зашевелились. Десятки рук поднялись вверх.

—Единогласно,— подвел итог Краснов.— Считаю собрание закрытым. По местам, товарищи.

Лощина загудела глухим, сдержанным говором. Послышались. негромкие разноголосые команды. Под сапогами захрустел прихваченный вечерним морозцем снег...

«Все,— сказал себе Талащенко.— Через полтора часа— вперед!»

4

Начальник штаба бригады подполковник Кравчук, которому Виктор Мазников через оперативного дежурного доложил о себе по телефону, увидев его, только развел руками:

— Ну, знаешь, у тебя можно и документов не спрашивать — вылитый батька! Садись. Сейчас мы попробуем Ивана Трофимыча разыскать.— Он поднял трубку телефона, рывком крутанул рукоятку: — «Байкал»! Давай-ка мне «Рассвет»!..

Но в батальоне Талащенко командира бригады уже не окапалось. «Поехал к соседям»,— коротко ответили Кравчуку, и начальник штаба стал обзванивать соседей. В артиллерийском дивизионе

полковника тоже не было, а с левым соседом Талащенко — вторым мотострелковым батальоном — проволочной связи еще не установили.

—Жаль, жаль,— сказал Кравчук, положив трубку.— Можно было бы разыскать по радио, но все переговоры до начала форсирования запрещены. Только в исключительных случаях, шифром...

Виктор поднялся, взял с пола свой вещевой мешок:

—Не стоит беспокоиться, товарищ подполковник. Я подожду. Он когда должен вернуться?

—Обещал часам к семнадцати.— Начальник штаба обнял его за плечо: — Знаешь что? Дам-ка я тебе сейчас связного, иди к батьке на квартиру, умойся, отдохни минуток полтораста... А как он появится, я немедленно ему доложу. Согласен?

— По-моему, это самое верное решение.

Полковник Мазников жил в крестьянской избе, в пяти минутах ходьбы от штаба. Темный коридор разделял дом на две половины: в правой временно поместился командир бригады, в левой, объяснил Виктору связной,— хозяева дома.

Все в комнате, как он понял, оставалось в порядке, установленном хозяевами. Две широкие кровати со взбитыми перинами стояли рядом посередине комнаты. У их изголовья, на резной деревянной полочке белело гипсовое распятие. Походная койка командира бригады, аккуратно застеленная, была придвинута к стене. Около нее — небольшой столик с полевым телефоном в желтом кожаном футляре. У стены напротив — потертый клеенчатый диван.

—Умываться будете, товарищ гвардии капитан? — приоткрыв дверь, спросил дежуривший в квартире пожилой солдат из комендантского взвода.

— Давай умоемся.

Виктор снял китель, засучил рукава рубашки, вытряхнул из гуттаперчевой мыльницы кусочек розового мыла.

—Значит, вы сынок нашего гвардии полковника будете? — поинтересовался солдат, поливая ему на руки.

— Точно.

—А не виделись-то с папашей, извините за вопрос, давно?

— С сорокового года.

— Да-а! Радость будет нашему полковнику! Большая!..

Пристроившись на крылечке возле открытой двери, солдат из комендантского взвода прочищал куском проволоки свою черную трубочку-носогрейку. Увидев полковника, он испуганно вскочил, сунул трубку в карман шинели, схватил стоявший у стены карабин и замигал, спешно соображая, что надо сказать.

— Здесь капитан? — спросил Мазников.

—Точно так. Отдыхают, товарищ гвардии полковник.

—Спит, что ль?

—Точно так — спят. Велели разбудить, как вы прибудете. — Я моментом...

—Сиди. Я сам.

Командир бригады открыл дверь и, осторожно ступая по скрипучему полу, прошел в комнату. Здесь было тихо и сумеречно, как всегда бывает на исходе короткого зимнего дня. Не раздеваясь, он включил маленькую настольную лампочку, подсоединенную к аккумулятору, потом снял папаху и, держа её в руке остановился около дивана.

Виктор спал, закинув руки за голову. Рядом, на полу, валялась какая-то потрепанная книжка без обложки: он, видимо выронил её, засыпая. Полковник поднял книжку, положил на стол, снова подошёл к сыну, всматриваясь в его знакомое и незнакомое лицо. Это, действительно, был он и не он. В нем ещё оставалось что-то от прежнего далёкого Витьки, уехавшего после десятилетки в танковое училище, и в нем уже было много нового — такого, что может оставить после себя только война. А вот шрам крученая фиолетово-красная ниточка наискосок, протянувшаяся по правой щеке до самого уха. И вот ...Несколько завившихся седых волосков на правом виске. В двадцать четыре-то года!..