Юго-запад
Шрифт:
— Узнать?
— Узнать!
— И кто же это там так сладко спит? — спросил майор, всматриваясь в угол, из которого доносился богатырский храп Кулешова.
— Наш санитар.
— Завидую.
Снаружи раскатисто загрохотало: немцы опять ударили по левому берегу из шестиствольных минометов. Потом донеслось несколько очень далеких пулеметных очередей.
— Привыкли к такой музыке? — взглянул на Катю
майор.
— А что делать?
—Точно — делать нечего. Но привыкнуть к этому трудновато. Тем более — вам.
— Почему это — тем более?
— Ну все-таки — слабый пол.
В
— Привет, привет! —начал он с порога, протягивая майору обе руки.—Рад видеть земляка... Но, думаю, лучше перейти в палаточку рядом. Там мы уже навели порядок, и я вас обо всем проинформирую, поскольку на ближайшие дни вы мой начальник.— Сухов обернулся: — Катерина Васильевна, если вас не затруднит, разожгите примус и поставьте кипятить воду.— Он жестом пригласил майора к выходу: — Прошу. Тут недалеко, метров пятьдесят.
Катя опять осталась одна. Нашла примус, разожгла его, и шла ведро, вышла, набрала мокрого тяжелого снегу, поставила ведро на шумный синевато-оранжевый тюльпан пламени Потом, разыскав табуретку, подсела к печурке, стала молча смотреть, как за ее дырявой, прогоревшей дверцей весело играют дымные язычки огня,
«Новенькая... Старенькая... Слабый пол! Когда уже все это кончится!»
Сухов вернулся минут через пятнадцать, снял очки, протер их носовым платком.
— Ну, так-с! — сказал он, взглянув на Катю, которая, кутаясь в шинель, все еще сидела около печурки.— Теперь возьмемся за эту палаточку... Кулешов! Подъем!
— Сергей Сергеевич, кто это приходил? — не оборачиваясь, спросила Катя.
— Вы имеете в виду майора? Это командир первого батальона Талащенко. Григорий Иванович Талащенко. Им сегодня предстоит весьма трудненькое дело. Будут переправляться на ту сторону. Кулешо-ов! Я же сказал: подъем!
В головной десантный отряд входила рота автоматчиков, отделение связи с одной радиостанцией, взвод противотанковых ружей, четыре станковых пулемета и отделение сапер-минеров. Командовавший этим отрядом старший лейтенант Бельский, стоя на опушке рощицы рядом с командиром первого взвода лейтенантом Волобуевым, маленьким и хрупким, похожим на мальчика, молча наблюдал за пулеметчиками, проверявшими набивку патронных лент.
Синева над землей густела, становилась плотней. Тяжелые мохнатые снежинки, наискось летевшие вниз, были почти невидимыми.
Не поворачивая головы, Бельский сказал:
— В случае чего — принимаешь командование.
— Да брось ты, Борис, о такой чепухе! — Волобуев взял командира роты за локоть.— Я, знаешь, стараюсь никогда об этом не думать. Так спокойней.
Они медленно пошли вдоль занятой батальоном лощины.
Солдаты взвода, которым командовал Волобуев, сидели около блиндажа на разбросанной по снегу соломе. Увидев лейтенанта вместе с командиром роты, все поднялись, и Авдошин, выйдя офицерам навстречу, козырнул так лихо, как не умел никто другой в батальоне:
— Товарищ гвардии старший лейтенант! Первый взвод к выполнению боевой задачи готов!
— Пока отдыхайте, отдыхайте,— сказал Бельский.— Время впереди есть... Задача сегодняшняя ясна?
Он очень смутно видел лица солдат — просто представлял их себе: серьезные, деловые, кое у кого — задумчивые. Так перед каждым боем.
— Ясно, товарищ гвардии старший лейтенант! Днепр-то,
— Энзе все получили? — спросил Волобуев.
— Все, товарищ гвардии лейтенант.
— Бухалов! — громко позвал Авдошин.
Долговязый солдат, недавно пришедший в роту из госпиталя, звякнув котелком, поднялся:
— Я Бухалов...
— Съел энзе?
Стало тихо. Авдошин усмехнулся:
— Чего молчишь? Съел?
— Оставил малость,— окая, прогудел Бухалов.
Вокруг засмеялись.
— Хвалю за сознательность!
— Тянет на поправку-то, товарищ гвардии сержант.
— Поправляйся на здоровье! Разве кто против? Только ведь за Дунаем старшина со своей коломбиной не скоро по явится — вот что!
— Это я, конечно, понимаю...
Из за блиндажика, придерживая рукой полевую сумку, появился старшина Добродеев.
— Первый? спросил он, присматриваясь.
— Первый.
— На партсобрание, товарищ гвардии старший лейтенант, — Добродеев узнал командира роты. —В районе минометной. Открытое. Всех приглашаем.
Коммунисты батальона собрались в самом конце лощины, где были огневые позиции минометной роты. Здесь, в черных глубоких окопах, почти отвесно задрав стволы, стояли минометы, прикрытые с дульной части чехлами. В центре рассевшихся полукругом людей, почти на самом дне лощины, разговаривали майор Талащенко, замполит батальона капитан Краснов, временно исполнявший и обязанности парторга (тот был ранен неделю назад), и начальник политотдела полковник Дружинин.
—Товарищи! Прошу внимания! — поднял обе руки Краснов. — Все собрались? Парторги рот, все собрались?
—Все налицо,— ответило несколько голосов.
—Тогда начнем. Я думаю, президиумов по данной обстановке не требуется. Повестка дня: «Святой долг коммуниста быть первым на том берегу!» Есть добавления и изменении?
—Н-нет!..
—Принимается. Слово имеет командир батальона гвардии майор Талащенко.
—Я, товарищи, не буду говорить, какая нам поставлена боевая задача,— неторопливо начал командир батальона.— Вы это знаете. Ваши командиры довели до каждого полученный нами боевой приказ. Выполнить его — наш долг, дело нашей партийной совести. Помните: на нас, на коммунистов, будут сегодня смотреть все солдаты — комсомольцы и беспартийные ... Скрывать нечего : задача наша не из легких. Кое-кто и не попадет на тот берег. Может, и я не попаду. Война. А пуля не выбирает — это всем известно. Будет тяжело. Но приказ надо выполнить.— Талащенко хотел сказать что- нибудь еще. но ему вдруг стало стыдно: зачем он уговаривает этих смелых и честных людей — почти каждого из них он не один раз видел в бою.— Предлагаю решение: дело чести каждого коммуниста, его святая обязанность — первым быть на том берегу!
Под ногами командира батальона зашуршал истоптанный мокрый снег. Метнувшийся по лощине ветер донес далекий орудийный грохот, по низу неба за Дунаем опять растеклось блекло-желтое сияние осветительных ракет.
— Кто хочет слова? — спросил у собрания Краснов.
— Дайте мне,— сказали из задних рядов.
— Проходите сюда, товарищ Осипов.
Рядовой Осипов пробрался вперед. Талащенко никогда не слышал, чтобы этот угрюмый, молчаливый и уже немолодой солдат выступал на собраниях. Что он скажет?