Юго-запад
Шрифт:
Полковник Заславский, стоявший около стола над развернутой картой, тоже прислушался.
— Кажется, и нас не забыли.
— Да,— сухо ответил командир корпуса.—И пока это только цветочки!..
Генерал был не в духе. Он молча дослушал сводку, выключил приемник, вернулся к столу.
— Так. Дальше!
— В соответствии с вашим решением противотанковый резерв сегодня ночью будет переброшен в район высоты 161,0 с таким расчетом, чтобы он мог в любой момент выйти на все танкоопасные направления — и у Бичке, и у Мани, и у Жамбека...
— Приказ отдан?
— Час назад.
— Потери на сегодняшний день?
— Вот данные ПНШ-4 [6] .
— Свежие?
— На двадцать два ноль-ноль.
Гурьянов
— Землей-матушкой пренебрегать стали! Привыкли наступать. А надо и обороняться уметь. Вырыли окопчики по колено и думают в них танки встречать! А танкисты? Ни одного капонира, все за деревьями да за домами... Пишите боевое распоряжение от моего имени и немедленно передайте всем командирам частей.
6
Пом. нач. штаба по учету личного состава.
Начальник штаба раскрыл полевую книжку, но, видя, что Гурьянов не садится, тоже остался стоять.
— Садитесь и пишите.— Генерал зашагал вдоль стола, перебирая левой рукой потускневшие пуговицы старого кителя.— Отмечаю низкое качество инженерных работ в следующих частях...
Карандаш Заславского забегал по шершавой бумаге полевой книжки. Начальник штаба писал, не поднимая головы, па ходу оформляя мысли командира корпуса в строгую форму приказа.
— Дальше. В ряде артиллерийских и минометных подразделений нет орудийных окопов, земляных ниш для укрытия личного состава и хранения боеприпасов. Все это приводит к излишним потерям и повреждению боевой техники. Приказываю: к шести ноль-ноль седьмого первого сорок пятого полностью дооборудовать стрелковые окопы и огневые позиции артиллерии и минометных подразделений в полном соответствии с требованиями наставления и учитывая характер местности! Инженерное оборудование позиций должно быть рассчитано на длительное огневое воздействие артиллерии противника, на бомбардировку с воздуха и на утю... Есть такое слово — «утюжение»?
Заславский сверкнул стеклами пенсне:
— Может быть, лучше написать так: и на случай прорыва танков противника?
— Ладно! Пишите! Поймут. Материал для указанных работ изыскать на месте! Об исполнении донести к семи ноль-ноль. Все!
Начальник штаба ушел, и генерал снова начал рассматривать карту.
Бичке... Мань... Жамбек... Алые подковки, аккуратно вычерченные кем-то из оперативников, прерывистой цепочкой тянулись чуть западнее этих населенных пунктов, обозначая наш передний край. Почти параллельно им, но еще западнее, синим карандашом были нанесены позиции немецких войск, номера дивизий, бригад, полков, отдельных батальонов. Их правый фланг уперся в Дунай западнее Эстергома, левый — обогнул Секешфехервар, удерживаемый нашими частями. Две синие стрелы — два направления главных ударов врага: одна из них нацелилась на Эстергом, другая — на Бичке. Отсюда к Будапешту тянутся узенькие красные ленточки шоссейных дорог. Лучшего и более близкого пути к цели для танков «Тотенкопфа» и «Викинга» не сыщешь.
Гурьянов распрямился, посмотрел па часы. Было уже начало второго. «Надо поспать. С шести утра на ногах». Он накинул на плечи шинель, прикрутил лампу и вышел.
На улице его сразу обдало снежной свежестью ночи. Под сапогами скрипнуло. Гурьянов сделал несколько шагов и остановился. Дом, где была его квартира, находился рядом с оперативным отделом, но командиру корпуса почему-то не захотелось сразу туда идти. На улице было хорошо и тихо. Падал редкий лохматый снежок, и крыши деревушки с названием Алчут, словно по ступенькам спускавшейся к шоссе, смутно белели в ночной тьме среди голых черных деревьев.
Гурьянов постоял минут пять, с наслаждением вдыхая морозный воздух, послушал тишину, которая, как он чувствовал, не предвещала ничего хорошего, и медленно, тяжелым, усталым шагом пожилого человека побрел к себе.
Седьмого января с утра до поздней ночи командир корпуса опять мотался по частям и всюду видел одну и ту же картину: ожесточеннейший,
Лишь после одиннадцати, когда Гурьянов вернулся на командный пункт корпуса, бои западнее Бичке, Мани и Жамбека чуть поутихли. Отпустив машину и приказав шоферу, радисту и автоматчикам поесть и немедленно ложиться спать, генерал прошел к себе на квартиру, умылся и, попросив у повара чаю, включил радио.
Диктор уже дочитывал сводку Информбюро.
«... В Венгрии наши войска оставили город Эстергом... »
Уже неделю Пфеффер-Вильденбрух не видел дневного света: его штабом, его квартирой, его спальней были полупустые гулкие отсеки старинных подвалов в королевском дворце на Замковой горе. Здесь было тихо. Под крутыми сводчатыми потолками горели яркие электрические лампочки, штабные офицеры двигались бесшумно, как призраки. Но эта холодная, залитая ровным светом тишина очень часто казалась ему тишиной могилы. Генерал не был пессимистом, и когда в первый день нового года Бальк шифрованной радиограммой известил его о том, что готовится прорыв к окруженному Будапешту, что этой операцией будет руководить «лично фюрер» и что срок «освобождения» — третье января, он не удивился. Так, по его убеждению, и должно было быть.
Однако третьего января Бальк отодвинул срок своего вступления в Будапешт на неделю. Вильденбрух поверил и этому. Но сегодня уже девятое января, уже два часа пополудни, а с внешним миром никакой связи. Вот уже третьи сутки, уже третьи сутки не слышно на западе шума боя!
Наверху, на юго-восточных, восточных и северо-восточных окраинах Пешта советские войска занимали по сотне кварталов в день. Сегодня они взяли танкостроительный завод «Гофхер Шранц» — вместе с танками, которые находились там на ремонте. Сегодня же в их руках оказались и нефтеперегонный завод, и городской район Пештсентэржебет, и, что ужаснее всего, главный ипподром, бывший очень удобной по обстановке посадочной площадкой для транспортных самолетов.
В городе голод, бандитизм, мародерство. Среди солдат — тысячи недовольных, готовых при первом удобном случае поднять руки. Правда, есть приказ расстреливать на месте каждого, кто выражает сомнение в скором прорыве кольца извне и распространяет панические слухи. Но не будешь же расстреливать солдат сотнями, когда дороги единицы!..
Венгерское правительство, удравшее в Шопрон, даже не отвечает на радиограммы. Генерал Хинди послал им какой-то ультиматум. Но ведь это смешно! Если ничего не может сделать целая армия, 6-я армия Балька с ее танковыми и пехотными дивизиями, то что сделает этот бывший майоришка Салаши? За неделю 6-я армия продвинулась очень мало, взятие Эстергома — ее единственный успех. Но от Эстергома до Будапешта около сорока километров, и этот путь проходит не через открытое поле, а через позиции русских войск!..
Вечером Вильденбрух вызвал к себе Ульриха фон Дамерау, показал рукой на кресло перед столом, устало сказал:
— Пишите. Я продиктую радиограмму командующему армией.
Адъютант сел, достал из нагрудного кармана мундира ручку.
— Пишите,— повторил Вильденбрух. — В течение трех суток вас не слышу. В отчаянии, так как все время нахожусь под угрозой смерти...
Дамерау поднял голову. Словно не заметив этого его движения, Вильденбрух продолжал:
— Делаем все, чтобы поддерживать связь. Положение отчаянное. В Офен Штолили Пешт русские заняли новые районы. Рейхнлац, на котором приземлялись самолеты со снабжением, занят. Венгерское командование направило Салаши ультиматум о том, что не позднее сегодняшнего дня нужно что-либо предпринять, так как больше держаться невозможно... Необходимо кардинальное решение...