Юго-запад
Шрифт:
Старик-толмач стал что-то быстро-быстро говорить крестьянам по-венгерски. Наверное, переводил сводку.
— «...По предварительным данным,— продолжал читать Авдошин,— за время боев по ликвидации окруженных частей противника в районе северо-западнее Будапешта наши войска взяли в плен пять тысяч триста девяносто немецких и венгерских солдат и офицеров...» ...Т-так... Танков взято сорок два, самолетов — тридцать шесть, паровозов — четырнадцать, железнодорожных эшелонов — пять, автомашин... Ого! Автомашин аж семьсот двадцать восемь!..
— Мне бы сейчас одну, я бы
Это сказал незаметно подошедший Бухалов. Он стоял позади Авдошина, дымя самокруткой и улыбаясь во все лицо.
— Ты почему здесь? — обернувшись, строго посмотрел на него помкомвзвода.— Тебя старшина куда направил?
— У меня тоже перекур, товарищ гвардии сержант,— вытянулся Бухалов.— И газету мне послушать очень интересно. Там, говорят, награждение есть.
— Где? — Авдошин перевернул газетный лист.— Ага! Вот приказ-то... Ух ты! Почти на целую страницу.
— Вас-то нету?
— Вроде нет,— прочитав начало списка, ответил помкомвзвода.
— Ну, в другой раз будет,— уверенно сказал Бухалов.— Видите, написано: продолжение следует. Понаграждали столько, что в одну газету не уместились.
— А чего удивляться-то? Гвардия воюет правильно!
Виктор Мазников с большим трудом уговорил Стрижанского выписать его на два дня раньше назначенного лечащим врачом срока. Он делал все, чтобы убедить командира медсанбата, что рука у него уже совершенно здоровая и он не нуждается больше ни в каком лечении. Виктор крутил и выворачивал руку, поднял табуретку, почти на шестьдесят килограммов выжал динамометр..
Стрижанский с любопытством поглядывал на него, потом сказал:
— Убедительно, конечно. Но денек-другой... Какое это имеет значение для полка? А для вашего здоровья...
— Тогда я удеру, товарищ гвардии подполковник!
— А как же, позвольте спросить, вы удерете? Прямо в халате и в тапочках?
— Прямо в халате и в тапочках.
— По морозцу?
— А что делать? В полку оденут.
— Что у вас за палата! Сосед ваш, сержант с оторванными пальцами, командующему фронтом на меня жаловаться хочет, придется в часть выписывать. Вы раньше срока хотите. Ладно, идите оформляйтесь. Скажите, что я разрешил вас выписать. Учитывая обстановку.— Стрижанский улыбнулся.— А совсем не из-за вашей угрозы совершить побег.
— Спасибо, товарищ подполковник!
— Не за что, мой юный друг! — Командир медсанбата наклонился к самому уху Мазникова и очень серьезно сказал: — Двадцать шесть лет назад я сам сбежал из гарнизонного госпиталя. И не в полк, а на свидание. Это был более тяжкий проступок. Вы только никому об этом не рассказывайте.
Через полчаса Виктор уже получал у старшины свое имущество: шинель, шапку, сапоги, планшетку, пистолет. Все было закончено очень быстро, и когда он расписывался в какой-то ведомости, в комнату, отведенную под каптерку, зашла Ниночка, положила на стол перед старшиной листок бумаги.
— Подготовьте
— С большим трудом. Хотели оставить еще на два дня. А полк вечером уходит...
— Странно, — медленно проговорила Ниночка. — Странно. У нас тихо, чисто, не стреляют, а все спешат туда. Раз так, счастливо!
Он пожал ее теплую маленькую руку и проводил взглядом до двери перевязочной. Потом пошел к себе в палату одеваться.
Около штаба полка первым Виктора увидел Казачков. Сбежав со ступенек, он, как на сцене, раскрыл для объятия руки.
— Ура! Блудный сын возвращается домой! Здоров, комбриг!
— Привет!
Казачков взял у Виктора вещмешок.
— Позволь за тобой поухаживать. Небось, от медсанбатовского внимания отвыкать трудно, а? — Он взглянул Мазникову в глаза. — Как, неохота было уходить?
— Наоборот! С радостью вырвался. Надоело!
— Значит, дело, комбриг, худо. Характерами не сошлись? С Ниночкой-то.
— Костя! Будь другом, не мели чепухи!
— Точка. Все. Вот сюда, — сказал Казачков, сворачивая в переулок. — Твоя рота здесь. Заходи, отдыхай. Начальству потом доложишь, его сейчас все равно нет.
— Роту пополнили?
— Подбросили людей из танкового резерва. Экипаж, по-моему, неплохой.
Дверь домика, к которому они подходили, распахнулась, и, загородив ее почти сверху донизу, на пороге появился старшина Свиридов. Механик-водитель улыбался во все лицо.
— Здравствуйте, товарищ гвардии капитан!
— Привет, старшина!
— С выздоровлением и благополучным возвращением!
— Спасибо!
Казачков подал Виктору вещмешок.
— Заходи ко мне, комбриг! Я тут с машиной рядом. А вот и твой экипаж в полном составе, — кивнул он на дверь.
Из-за широкой спины «бога вождения» показалось чье-то смуглое лицо с быстрыми черными глазами. Следом выглянул еще один танкист, рыжеватый, веснушчатый паренек в новеньком танковом шлеме.
— Что ж ты, Свиридов, дорогу своим товарищам загородил?
Старшина оглянулся:
— А! Гвардейское пополнение! Это наше пополнение, товарищ гвардии капитан. Радист-пулеметчик Каневский и командир орудия Арзуманян.
— Полный боекомплект?
— Точно.
— Ну, хорошо, сейчас будем знакомиться...
Весь день и всю ночь первого января к переднему краю немецкой обороны шли из района Комарно танковые, пехотные, артиллерийские и кавалерийские части. Опять падал снег, мела поземка, посвистывал ветер...
В ту же ночь противник предпринял несколько попыток прощупать позиции советских войск на флангах армии — около местечка Эшкю (севернее Балатона) и на участке Дунаальмаш — Товарош. Но эти попытки не дали ожидаемого результата и никого не ввели в заблуждение. Советское командование расценило их как сковывающие, отвлекающие удары перед чем-то значительно большим и серьезным.