Югорские мотивы: Сборник рассказов, стихов, публицистических статей
Шрифт:
Подошел прапорщик, присел рядом с Валентином:
– Второй солдат тоже не жилец, ногу оторвало, еле кровь остановил. Ждем вертолета и усиления, – у Дмитрия лицо отекшее, глаза, налитые кровью от усталости. – Блин, у пацана вот-вот дембель – и так попался! Думаю, в кишлак с продуктами идти не стоит, Валя. Нас только там и ждут.
– Да.
– Товарищ лейтенант, вас вызывает к себе капитан Федоров, – сказал подошедший солдат.
– Новости две, – сообщил тот. – Первая: как сообщил Васильев, караван час назад был на том же месте, но пустой, без провожатых и груза. Фантазировать, как и куда делись люди с грузом, не берусь.
Шесть вертолетов низко прошли над землей и прямо над базой разделились. Три пошли в северную сторону кишлака, три других – на южную. На высадку десанта ушло несколько десятков секунд. Один из вертолетов, возвращаясь, сел рядом, забрал убитого и раненого солдат. После колонна БМП и БТР Федорова вышла из своего укрытия и двинулась к кишлаку.
Процесс ожидания, казалось Валентину, будет бесконечным, минуты тянутся часами. Вдруг в центре кишлака началась перестрелка, за нею – в северной части. Наконец долгожданный громкий голос радиста:
– Товарищ лейтенант, вас вызывает «Фараон»!
Охрану, сопровождающую группу Валентина, Федоров прислал в составе пяти солдат. Не мешкая отправился с ними назад. За ним быстро шли прапорщик и переводчик. В кишлаке никто из сопровождавших их солдат взятого темпа не снизил, остановились только у широкой улицы, на которой был расположен сгоревший дукан.
– Вон как корову раздуло, – сказал прапорщик.
– Какую корову? – переспросил Валентин, но тут же увидел ее у дома напротив дукана. Она лежала поперек улицы, вздувшаяся от жары и больше напоминающая по своим размерам бегемота. Вчера утром, когда он пришел к дукану со стариками, ее здесь не было. Видно, убили еще вчера днем. Если б ночью, то труп так быстро не разбух бы.
Еще на что обратил внимание: рядом с трупом коровы лежала коробка из-под импортной фотопленки. Метров через тридцать, у тела женщины, – тоже пластмассовый футляр из-под фотопленки. Что-то здесь не так…
– Чья работа?
– Духовская, – ответил один из солдат. – У кяриза, сейчас увидите, куча пеналов от гранатометных снарядов валяется, пехотные мины без взрывателей, мины для минометов. Духи первые заметили нас и открыли огонь.
– Кого-то убили?
– Нет. Около кяриза вас ждет капитан Федоров, он все объяснит.
– Валя, здесь мы без тебя разберемся, – встретил группу лейтенанта Федоров. – Слышишь стрельбу? Духи спрятались за дувалом, может, попробуешь их вразумить? У Николая уже двое раненых.
– Какого Николая?
– Моего взводного. Сейчас познакомишься с ним, садись на бээмпешку, довезут.
Желтая пыль от взрывов на улице еще не осела. Взвод Николая расположился за разрушенным дувалом, напротив высокого двухэтажного дома.
– Лейтенант, я не знаю, какого им Корана нужно, я не сторонник вашей агитации, у меня уже трое раненых, – Валентин понял, что с ним говорит тот самый Николай. Его лицо – грязное от пыли. – Я сейчас кину туда пару гранат и подорву дувал, а потом ворвемся через дыру и всех замочим.
– Зураб, – заглушая голос Николая, сказал Валентин, – передай бандитам, что они окружены и пусть сдаются, другого выхода нет.
– Да мне плевать, сдадутся они или нет! – закричал Николай. – Я уже дал команду, сейчас подорвем дувал… – Его слова заглушил взрыв. И только через несколько минут, когда пыль начала оседать, перед их взорами предстала небольшая брешь в заборе. В дыру полетели несколько гранат, потом группа солдат, один за другим, бросилась во двор и открыла огонь из автоматов. За ними вбежали Николай и Валентин.
Валентин споткнулся обо что-то мягкое. Это было тело ребенка, лежащего на животе. И когда Валентин перевернул его, то узнал того самого мальчугана – Ахмада.
– А-а-а! – зарычал он во все горло. – Николай, сволочь, да я тебя сам сейчас расстреляю!
…Костер почти затух.
– Ты понимаешь, что ты тогда натворил своим разбирательством? – нарушил тишину Николай.
– Слушай…
– Ты погоди! А ты думал, как я буду смотреть в глаза матерям и отцам тех погибших солдат? Ты думал? За каждого погибшего с меня могли спросить на трибунале, а ты мне еще подсунул смерть того малыша-афганца. Ты понимаешь, что ты тогда натворил своей жалостью?
– А ты думаешь, я там был бессмертным и хорошеньким для всех? До меня два командира отряда погибли, я заменил тяжелораненого, за год два раза свой состав менял – два солдата погибли, два шизиками стали, остальные по госпиталям по всему Союзу!
– Ха, а у меня солдатики в Сочи загорали? – передернул Валентина Николай. – Но ведь ты тогда же должен был видеть, что тело пацаненка уже закоченело, значит, он был убит давно. И не пулей убит, а задушен.
– Это мне потом сказали.
– Только не ври. Я тебе сам тогда об этом талдычил, а ты все равно рапорт комдиву написал.
– Для тебя там просто война была. А для меня – интернациональный долг, чтобы американцы и французы видели – мы оказываем помощь. Любая наша оплошность сразу печаталась в тысячах их газет. Только у той убитой коровы я насчитал два футляра от импортной фотопленки.
– Я не понял: я ему про Фому, а он мне про Ерему. Так кто же пацаненка тогда убил? Я, что ли?
– Да понял я потом, что не твоих это рук дело.
– Понял! А знаешь, чего мне стоили тогда твои понятия? Партийного билета лишили! Звездочку сняли! А когда во всем разобрались, забыли все назад вернуть. А клеймо-то, знаешь, как долго носится!
– Да, Коля, ты меня прости. Чуть шизиком сам тогда не стал, когда убитым мальчишку увидел.
Валентин встал. Николай тоже поднялся:
– Да, лейтенант, родителей моих уже нет, так что настоящей правды от тебя уже не услышат, – он поднял карабин и повернул его ствол в грудь Валентина. – Так и умерли, зная только мою правду.
Валентин замер.
– И ты прости меня, лейтенант. Слышал, твой БТР на мину наехал?
– Не БТР, а БРДМ.
– Но жив остался…
– Как видишь, – Валентин посмотрел в глаза Николая.