Югославская трагедия

Мальцев Орест

…Из Горного Вакуфа, где погиб почти весь боговинский отряд, Мусич бежал, переплыв реку Врбас. Он был ранен в правую сторону груди, плыть было трудно; но, задыхаясь, захлебываясь, едва не утонув, он все-таки выбрался на берег и долго отлеживался в кустах. К ночи добрался до деревушки Врси, расположенной в густом лесу. Крестьяне подобрали его, выходили.

Встав на ноги, он задумался: «Куда идти, где искать партизан?». Пошел наугад, в сторону Бугойно, встретил роту из Первого корпуса, но остаться в ней не мог, так как был слишком слаб, даже держать винтовку не было сил. Что делать? Вспомнил, что на катуне возле горы Велики Виторог каждое лето живет дальний сородич его жены овчар Драгутин Медич.

Поплелся туда. Долго шел: неделю, а может, и больше. Едва добрался.

А на катуне горный воздух, аромат леса и лугов, молочная пища и много целебных трав, — здоровье пошло на поправку. Недаром говорят, что кто одно лето проведет в горах, тот продлит свою жизнь на два года.

Ну, а за Великим Виторогом как пойдешь на северо-запад, то придешь в Дрвар… Туда Драгутин раз в неделю водил лошаков с грузом сыра и каймака для верховного штаба. Когда Алекса совсем окреп, то поехал с ним. Оставив лошаков в Дрваре, пешком отправились к месту, где располагался штаб. Посовещавшись, решили пойти к пещере Тито.

Пещера эта находилась в узком, мрачном ущелье, по дну которого быстро бежит горная речка, обрываясь клокочущим водопадом. Над пещерой возвышалась огромная гора. Тропинка вилась вдоль речки, по краю обрыва. Драгутин заробел, отказался идти дальше, и Мусич отправился вперед один. Он нес в кувшине каймак собственного изготовления, жирный, розовато-желтый, с толстой пенкой. Но часовые не подпустили Мусича к пещере.

Пока он переругивался с часовыми, из пещеры вышел высокий и худой человек в опанках. Лицо у него было озабоченное, и Мусич хотел было поскорее уйти, но тот, заметив его, окликнул, подошел и начал расспрашивать о жизни на пастбище. Интересовался, что делается на планинах, нет ли поблизости немцев. Опрашивал, много ли в стаде ягнят, не нападают ли волки, посоветовал беречь овец от ядовитой травы блор. [74] Он говорил обо всем этом и мало-помалу успокоился, даже улыбнулся.

74

Блор — род дикого проса.

Так Алекса познакомился с Арсо Иовановичем. Он получил от него пропуск и стал носить в штаб сладкий, упругий молодой сыр, скрипевший на зубах, и целебное планинское козье молоко, густое и маслянистое, искренне желая, чтобы Арсо скорее поправился. Уж очень он был худ. Один нос торчал, щеки впали. Но Арсо сам ел мало, все отдавал бойцам из охраны. Однажды он вышел к Мусичу мрачнее тучи.

«Что произошло?» Только сейчас Мусич обратил внимание на какое-то необычное оживление вокруг. Возле пещеры останавливались лошади и ослы, навьюченные ящиками, корзинами, тюками, бочонками, охрана их разгружала, бегали хозяйственники, адъютанты. А начальник верховного штаба был опечален. Мусич не стал тревожить его вопросами, отдал ему кувшин и, молчаливо простившись, отправился обратно на катун…»

5

Мусич, конечно, не знал и не мог рассказать о том, что происходило в Дрваре. Вот уже недели две как туда доставляли из разных мест продукты и вина. Из Черногории везли знаменитую «перепечоницу», с далматинского побережья — многолетние виноградные вина, славящиеся на Балканах. Маклин специально посылал в Каир два грузовых самолета «Дакота» за египетскими апельсинами и бананами, за американскими виски и драй-джином. Кроме того, подарки пришли из Алжира от фельдмаршала Вильсона. А генерал-лейтенант Попович прислал Тито несколько бочонков сливовицы и цветные ракеты для фейерверка.

Пропагандисты Джиласа собирали по окрестным селам музыкантов и певцов, которые готовились показать свое искусство в

концерте самодеятельности и в массовом танце «коло». Вытребованы были и загребские артисты, находившиеся при партизанских частях Приморской группы. Заранее составленные поздравительные письма и послания курьеры Ранковича развезли по местам, откуда эти письма и послания уже начали поступать на имя Тито. В общем затевались грандиозный митинг, пир и пышное чествование Тито в день его рождения. Двадцать пятого мая ему исполнялось пятьдесят два года.

В этот день Драгутин и Алекса поднялись, как обычно, до солнца. Чудесны тихие майские рассветы в динарских горах! Серебряным блеском озарилась сперва снеговая вершина Великого Шатора, похожая на часового в стальной каске. Потом солнечные лучи прорвались в ущелья и в долины, залили их радостным теплым светом, и ярко запестрели, умытые росой, ковры приальпийских цветов по склонам гор, бодро затрепетали свежие листья цветущих слив и яблонь. На небе не было ни облачка. Глубокая тишина постепенно вскипала звонким посвистом и щелканьем проснувшейся птицы.

Пастухи только что успели умыться в холодном ручье, когда услышали нарастающий рев самолетов. Они шли с северо-запада. Алекса подумал, что это американские «летающие крепости» направляются на бомбежку Белграда или других городов. Но вот самолеты приблизились, и Мусич вдруг ясно различил на их плоскостях черные фашистские кресты. «Юнкерсы!» Самолеты, заходя от солнца из-за горы Велика Клековица, делали разворот и начали снижаться над Дрваром. Посыпались бомбы. По дрварской долине, как из вулканов, взметнулись черные клубы дыма и пыли, пронизанные огнем.

Мусич сломя голову помчался в Дрвар. Бомбы рвались у здания верховного штаба, и возле пещеры Тито, и у Казарм, и в самом селе. Истребители обстреливали из пулеметов мирных жителей, толпами бежавших по склонам гор. Затем появились транспортные самолеты с планерами. В воздухе раскрылись сотни белых парашютов. Планеры с огромными парашютами торможения на хвостах отцеплялись от самолетов и без виражей спускались прямо на маленькую площадку на берегу Унаца. Высаживался вражеский десант.

Восемьдесят бомбардировщиков перенесли удары на подступы к Дрвару, а в окрестностях села начался ожесточенный наземный бой. Мусич с батальоном охраны верховного штаба тоже принял в нем участие. Арсо Иованович был тут же. Он отдавал распоряжения командиру батальона и офицерам своего штаба. На случай внезапного нападения врага у Арсо был разработан определенный план действий. Десант не оказался для него неожиданностью. Из трофейных документов и перехваченных сообщений он еще раньше знал о намерении гитлеровцев уничтожить верховный штаб и захватить Тито. Самолеты, по одиночке и группами, уже не раз появлялись над районом Дрвара, сбрасывали бомбы, стреляли из пулеметов, вероятно, фотографировали. Агентурная разведка доносила о сосредоточении в Загребе планеров и транспортных самолетов, о том, что для диверсии против верховного штаба немецкое командование собирается использовать бранденбургских эсэсовцев, говорящих на сербско-хорватоком языке, переодетых в одежду партизан.

Предупреждая об этом, Иованович советовал Тито не раздувать численный состав штаба в ущерб его подвижности, не устраивать в Дрваре какой-то постоянной базы — не нужна она в условиях партизанской войны. Однако Тито настоял на своем; ему надоело скитаться по лесам, он стал тяжел на подъем. Опасной и переменчивой, как военное счастье, жизни в лесных хижинах, на виду у войск, он предпочел более спокойное существование в хорошо оборудованной пещере, в кругу своих близких. Он стремился превратить район Дрвара в укрепленный административный центр освобожденной территории, как будто бы партизанская война уже кончилась.