Юлиан отступник (Христос и Антихрист - 1)
Шрифт:
В ту ночь солдаты отдыхали. Северный ветер разогнал насекомых. Масло, мука и вино, выданные из последних запасов императора, немного утолили голод. Пробуждалась надежда на возвращение. Лагерь уснул глубоким сном.
Юлиан удалился в палатку.
В последнее время он спал как можно меньше, забываясь только перед утром легкой дремотой; если же засыпал совсем, то пробуждался с ужасом в душе, с холодным потом на теле: ему нужна была вся власть сознания, чтобы подавлять этот ужас.
Войдя в шатер, снял он железными щипцами нагар со светильни медной лампады, подвешенной посередине палатки.
Он перечитывал рукопись, сидя спиною к двери палатки,- как вдруг услышал шелест. Обернулся, вскрикнул и вскочил на ноги: ему казалось, что он увидел призрак. В дверях стоял отрок в темной бедной тунике из верблюжьего волоса, с пыльным овечьим мехом, перекинутым через плечо,- милостью египетских отшельников, с босыми нежными ногами в пальмовых сандалиях.
Император смотрел и ждал, не в силах произнести ни одного слова. Царствовала тишина, какая бывает только в самый глухой час после полуночи.
– Помнишь,- произнес знакомый голос,- помнишь, Юлиан, как ты приходил ко мне в монастырь? Тогда я тебя оттолкнула, но не могла забыть, потому что мы с тобой навеки близки...
Отрок откинул темный монашеский покров с головы. Юлиан увидел золотые кудри и узнал Арсиною.
– Откуда? Как ты пришла сюДа? Почему так одета?." Он все еще боялся - не призрак ли это, не исчезнет ли она так же внезапно, как явилась.
Арсиноя рассказала ему в немногих словах, что с нею происходило во время их разлуки.--Покинув опекуна Гортензия и раздав почти все имение бедным, жила она долгое время среди галилейских отшельников, к югу от озера Марэотида, между бесплодных гор Ливийских, в страшных пустынях Нитрии и Скетии. Ее сопровождал отрок Ювентин, ученик слепого старца Дидима. Они посетили великих подвижников.
– И что же?-спросил Юлиан, не без тайной боязни,- что же, девушка? Нашла ты у них, чего искала?.. Она покачала головой и молвила с грустью: - Нет. Только - проблески, только намеки и предзнаменования...
– Говори, говори все!
– торопил ее император, и глаза его загорелись надеждою.
– Сумею ли сказать?-начала она медленно.-Видишь ли, друг мой: я искала у них свободы, но и там ее нет...
– Да, да! Не правда ли?
– все больше торжествовал Юлиан.-Ведь я же тебе говорил, Арсиноя. Помнишь?.. Она опустилась на походный стул, покрытый леопардовой кожей, и продолжала спокойно, с прежней грустной улыбкой. Он ловил каждое ее слово с восторгом и жадностью.
– Скажи, как ты ушла от этих несчастных?
– спросил Юлиан.
– У меня тоже было искушение,- ответила она.Однажды в пустыне, среди камней, я нашла осколок белого, чистого мрамора; подняла его и долго любовалась, как он искрится на солнце, и вдруг вспомнила Афины, свою молодость, искусство, тебя, как будто проснулась - и тогда же решила вернуться в мир, чтобы жить и умереть тем, чем Бог меня создал-художником, о это время старцу Дидиму приснился вещий сон, будто бы я примирила тебя с Галилеянином...
– С Галилеянином?-тихо повторил Юлиан и его лицо сразу омрачилось,
– Я хотела увидеть тебя,- продолжала Арсиноя,хотела знать, достиг ли ты истины на пути своем, и куда пришел. Я облеклась в мужскую одежду иноков; мы спустились с братом Ювентином до Александрии по Нилу, на корабле в Селевкию Антиохийскую, с большим сирийским караваном, через Апамею, Эпифанию, Эдессу - до границы: среди многих трудов и опасностей прошли через пустыни Месопотамии, покинутые персами; недалеко от селения Абузата, после победы при Ктезифоне, увидели мы твой лагерь. И вот я здесь.- Ну, а как же ты, Юлиан?..
Он вздохнул, опустил голову на грудь и ничего не ответил.
Потом, взглянув на нее исподлобья быстрым, умоляющим и подозрительным взглядом, спросил: - Теперь и ты ненавидишь Его, Арсиноя?..
– Нет. За что?-ответила она тихо и просто.-Разве мудрецы Эллады не приближались к тому, о чем говорит Он? Те, кто в пустыне терзают плоть и душу свою,те далеки от кроткого Сына Марии. Он любил детей, и свободу, и веселие пиршеств, и белые лилии. Он любил жизнь, Юлиан. Только мы ушли от Него, запутались и омрачились духом. Все они называют тебя Отступником. Но сами они -отступники...
Император стоял перед ней на коленях, подняв глаза, полные мольбою; слезы блестели в них и медленно текли по щекам:
– Не надо, не надо,- шептал он,- не говори... Зачем?.. Оставь мне то, что было... Не будь же врагом моим снова!..
– Нет!
– воскликнула она с неудержимой силой.Я должна сказать тебе все. Слушай. Я знаю, ты любишь Его. Молчи,-это так, в этом проклятье твое. На кого ты восстал? Какой ты враг Ему? Когда уста твои проклинают Распятого, сердце твое жаждет Его. Когда ты борешься против имени Его,- ты ближе к духу Его, чем те, кто мертвыми устами повторяет: Господи, Господи! Вот кто враги твои, а не Он. Зачем же ты терзаешь себя больше, чем монахи галилейские?..
Юлиан вскочил- бледный; лицо его исказилось, глаза загорелись злобою; он прошептал, задыхаясь:
– Поди прочь, поди прочь от меня! Знаю все ваши хитрости галилейские!..
Арсиноя посмотрела на него с ужасом, как на безумного.
– Юлиан, Юлиан! Что с тобой? Неужели из-за одного имени?..
Но он уже овладел собой; глаза померкли, лицо сделалось равнодушным, почти презрительным.
– Уйди, Арсиноя. Забудь все, что я сказал. Ты видишь, мы чужие. Тень Распятого - между нами. Ты не отреклась от него. Кто не враг Ему, не может быть другом моим.
Она упала перед ним на колени:
– Зачем? Зачем? Что ты делаешь? Сжалься над собой, пока не поздно! Вернись,- или ты...
Она не кончила, но он договорил за нее с высокомерной улыбкой:
– Или погибну? Пусть. Я дойду по пути моему до конца,- куда бы ни привел он меня. Если же, как ты говоришь, я был несправедлив к учению галилеян,- вспомни, что я вынес от них!- как бесчисленны, как презренны были враги мои. Однажды воины римские нашли при мне в болотах Месопотамии льва, которого преследовали ядовитые мухи; они лезли ему в пасть, в уши, в ноздри, не давали дышать, облепили очи, и медленно побеждали уколами жал своих львиную силу. Такова моя гибель; такова победа галилеян над римским кесарем!