Юная жена
Шрифт:
Если Рори права и Кирстен намеренно облила Эвелин, тогда служанку придется отослать из замка, пусть работает в поле.
Грэм оказался в трудном положении. С одной стороны, он не хотел, чтобы люди его клана решили, будто он защищает Армстронгов и выступает против своих, с другой — не намеревался оставлять жену без поддержки, кем бы она ни была по происхождению, и позволять кому-либо дурно с ней обращаться.
Когда он наконец распахнул дверь и вошел в комнату, то обнаружил, что Эвелин стоит нагая спиной к нему.
На
Фигура у нее была безупречная — соблазнительный изгиб бедер, тонкая талия…
Грэма охватило знакомое чувство вины — он стоит и с вожделением пялится на женщину, которая скорее всего понятия не имеет о таких вещах.
Грэм отвернулся, решив не нарушать ее уединения и дать возможность завершить туалет. Конечно, ему хотелось, чтобы она обернулась и он бы увидел ее всю.
Он слышала, как плеснула вода из лохани, и едва не взвыл при мысли, что она заканчивает мытье всего в нескольких футах у него за спиной. Стоило только обернуться — и наверняка его ждет волшебное зрелище: он увидит, как его жена принимает ванну. Увидит, как полотенце ложится на ее обнаженную спину…
Сейчас ему следовало бы лежать на кровати и наслаждаться чудесной картиной, а не стоять как истукан, не смея повернуться, чтобы ее не испугать. Его возбуждение недопустимо, но телу не было дела до возражений разума. Тело решило, что его жена привлекательна, и Грэм ничего не мог с этим поделать.
Вдруг он услышал нечто вроде стона и понял, что Эвелин наконец его увидела. Стараясь глядеть в сторону, он медленно обернулся и, случайно скользнув по ней взглядом, заметил, что Эвелин подхватила простыню с кровати и стоит, прижимая ее к обнаженному телу. Глаза ее были широко раскрыты.
Но в этих глазах совсем не было страха. Грэм почувствовал громадное облегчение. Меньше всего ему нужны сейчас женские истерики.
— Я хотел посмотреть, как ты себя чувствуешь, — сказал Грэм. Продолжая прятаться за простыней, Эвелин кивнула. — Пожалуй, я вернусь, когда ты оденешься.
Эвелин помолчала, потом неторопливо кивнула. Грэма удивила эта пауза. Хотелось бы знать, о чем именно она думала, когда задумчиво и серьезно смотрела на него своими синими глазами.
— Отлично, — пробормотал Грэм и поспешно вышел из спальни.
Стоя у дверей собственной комнаты, Грэм чувствовала себя круглым дураком — он за дверью, а жена его наряжается в комнате. Он — ее муж. Она принадлежит ему. Вся, целиком, и нет ничего в ней, что должно быть от него скрыто. Но никакие слова, никакие доводы не могли его убедить, что он не будет подонком, если станет думать о ней таким образом. И желание, огнем растекавшееся по жилам, тут ни при чем.
Так он и стоял под дверью и надеялся, что никто не будет спускаться по лестнице и не застанет его в столь нелепом положении.
Наконец
На ней было чистое, свежее платье с красивой вышивкой у горловины.
Грэм шагнул в комнату. Эвелин успела присесть на край кровати — его кровати. Поймав его взгляд, она снова улыбнулась.
— Я очень сожалею о неприятности за обедом, — негромко сказал он. — Кирстен больше не будет прислуживать в зале.
Лицо Эвелин помрачнело, яркие глаза затуманились. Решив не рисковать и не садиться рядом с ней на кровать, Грэм опустился на низкую скамейку у огня.
— Эвелин, ты думаешь, она сделала это нарочно? Неужели Кирстен тебя настолько невзлюбила?
Лицо его жены стало непроницаемым. Казалось, она задумалась об ответе. Потом ее глаза сузились. Она пожала плечами, но Грэм ни на миг не поверил, что у нее нет мнения по этому поводу, однако ему понравилось, что она не стала разбрасываться обвинениями, пусть даже справедливыми.
Раньше он сомневался в способности Эвелин оценить ситуацию. Боялся, что она не сумеет приспособиться к здешней жизни, боялся сложностей, которые возникнут из-за ее присутствия в замке. Но до сей поры ее поведение было безупречно, и Грэм невольно почувствовал стыд за то, что люди его клана вели себя так по-детски, хотя он отлично понимал, почему это происходит.
— Я хочу, чтобы здесь относились к тебе приветливо. Иначе ты не можешь быть счастлива.
Эвелин снова улыбнулась. В синих глазах мерцали огоньки канделябров. Она склонила голову набок, указала на постель, потом на него.
Грэм нахмурил было лоб, но быстро сообразил, что она спрашивает, собирается ли он спать. Честно говоря, он никогда так рано не ложился, но сейчас было как-то глупо сказать «нет» и вернуться вниз, а потому он кивнул.
Эвелин улыбнулась, явно обрадованная, что он не уйдет, встала и прошла к камину. Грэм оглянулся. Она собиралась подкинуть в огонь хвороста. Он успел поймать ее за кисть, намеренно сжимая пальцы некрепко, но головой покачал выразительно.
— Эвелин, ты не должна мне прислуживать. Я сам с удовольствием подкину дров. Ты замерзла?
Она вдруг покраснела, покачала головой и указала на Грэма. В груди у него потеплело — он понял, что Эвелин думала о нем. Решила, что, раз он ложится спать, в комнате должно быть тепло.
— Ты очень заботливая, — с улыбкой сказал он. — Но в этом нет необходимости.
Он взял из ее рук хворост, бросил его в огонь, от чего взметнулся целый сноп искр. Пламя вспыхнуло с новой силой.
Обернувшись, Грэм увидел, что Эвелин снова сидит на краю постели и напряженно смотрит ему в лицо, как будто намерена что-то спросить. Грэм сам не знал, почему так решил. Как видно, заметил, что она колеблется, хочет что-то сообщить, но не решается.