Шрифт:
1
Июнь 1941 года. Известно, какие события произойдут в истории нашей великой родины в это время, но два пацана, Санька и Василь, об этом ещё не знают. Они с рождения делили один горшок на двоих, так как жили в соседях. Василию тринадцать. Высокий для своих лет, сухопарый. Он чуть хитрей, всё взвесит, прежде чем сделать. Санька напротив, всегда говорит то, о чём думает, сразу, напрямую, в лоб. Младше Василя на год, невысокого роста, крепыш. Сейчас они крадутся по высокой осоке к пруду, где спасаясь от полуденного зноя и намаявшись с утра, купаются работницы плантации.
–
– Мы так и до вечера не дойдём, – отвечал раздражённый Санька, – времени нет. Как ты говоришь её имя?
– Катерина. Она к тётке в гости из Минска на лето приехала, сейчас нашим бабам помогает. Активистка, комсомолка, на инженера учится.
– Чего, баба на инженера? – изумился Санька, – инженерица что ли, – хохотнул он.
– Не ори ты, инженерица, заметят – мало не покажется, – Василь, как гусь, вытянул шею и пытался рассмотреть купающихся. – Смотри, вон она из воды выходит.
Санька чуть приподнялся, аккуратно развёл камыши руками и обомлел. Катерина брела по колено в воде, отжимая волосы, уложенные в пучок на затылке, и щурилась от разлетающихся брызг прозрачной, чистой воды, которые переливались радугой в ярком солнечном свете.
– Вот это да! Всё, не усну теперь, наверное.
– Я тебя предупреждал, ошалеешь, – сказал довольный собою Василь, – на почте у Мироныча есть такая в газетных вырезках. Венера называется, точно помню.
– Прям такая? – спросил Санька, не сводя глаз с Катерины.
– Не совсем, но очень похожа. Эта вот посмазливей и погрудастее.
Белая мокрая сорочка плотно облегала тело девушки, подчёркивая все его изгибы. Вдруг Катерина обернулась и удивлённо, чуть испуганно посмотрела прямо в глаза Саньке. Тот от неожиданности застыл как вкопанный и не знал, что делать. Взгляд девушки стал меняться на пристальный, и она улыбнулась.
– Ах, вы стервецы, чего удумали? – разнёсся над прудом противный, пронзительный крик тёти Дуси.
Грузная пожилая женщина быстро приближалась к пацанам, перекатываясь, как утка, и путаясь в траве.
– Атас! – раздался возглас Василя.
Но Санька всё так же стоял не в состоянии отвести глаза. Удар веником из свежей крапивы по голой спине быстро привёл его в чувство. Он обернулся, Василя уже и след простыл. Тётя Дуся снова вознесла к небу свой карающий веник, но виновник торжества уже летел, сверкая пятками, прочь от охающей брани вредной женщины и под заливистый звонкий смех Катерины.
Василь стоял под тремя дубами в ожидании друга и истерично смеялся. Наконец подбежал пострадавший, потирая спину.
– Чего ты ржёшь? Сначала дёру дал, а потом «атас» крикнул.
Василь не унимался и сказал сквозь смех:
– Я же говорил, тише будь, а ты что?
– Что? – возмущённо спросил Санька.
– Дышишь как мерен туберкулёзный, – стал передразнивать друга, выпучив глаза, – Василь, Василь, я не усну, Василь.
Теперь уже они оба смеялись.
– Ладно, – сказал смирившийся Санька, – за такую красоту не грех крапивы получить. Всё, хватит, погнали на ферму, а то всех коней разберут.
Друзья бежали по нескошенному лугу, перепрыгивая через мелкие кусты железняка. Колючки под ногами
Чтобы быть первым, нужно успеть занять лучшую лошадь, за этим и бежали сейчас Санька и Василь.
– Чур, Янтарь мой, – попытался заранее договориться Василь.
– С хрена ли? Ты на нём прошлый раз был, пора и честь знать, дай другим прокатиться.
– Сань, он же два метра в холке почти, а ты чуть выше курицы. Опять будешь просить, чтобы подсадили.
– Сам залезу, – отрезал Санька, – давай, если получится, то я ещё три раза на нём.
– Ой, люди добрые, – Василь стал пародировать старуху с подвыванием, как на поминках, – чего это делается? Клоп на слоне едет, лапкой подгоняет, за волосок в носу поворачивает.
– Хорош скалиться, оглобля, – огрызнулся Санька, – ну, что, забились?
Василь высокомерно и хитро посмотрел на друга.
– Забились, – он протянул ладонь, предварительно в неё плюнув, – если сказал, то делай, или всем расскажу, что ты брехло.
– Сам брехло, – Санька хлопнул своей ладонью по ладони друга и тут же вытер её об штаны, – зараза. Опять обслюнявил.
– Это для крепости, – улыбнулся Василь.
Конюшня располагалась на общей животноводческой ферме у пригорка, на котором был открытый загон, в нём гуляли лошади. Среди них прохаживался молодой верблюд Яшка. Его привезли с сельскохозяйственной выставки. Тот прижился и поведением своим уже не отличался от своих новых сородичей. Правда, его привлекали редко, так и не освоив всех премудростей работы на корабле пустыни. Он был как защита. Ещё будучи молодняком, он проявил свирепость по отношению к собакам и лисам, а уж если в воздухе появился запах волка, то он поднимал такой крик, что слышно было в соседних хуторах.
Подростки подошли к изгороди. Санька подал условный знак свистом. В ту же минуту от общей группы отбился и пошёл в сторону мальчишек высокий, золотисто-рыжего окраса жеребец.
– Глянь, помнит, – восхитился Василь, – а говорят, что скотина не соображает ничего.
Санька достал из кармана сухарь и на ладони протянул подошедшему коню, который с удовольствием и громким хрустом принялся жевать его.
– Всё они соображают, – сказал довольный Санька и аккуратно похлопал коня по щеке, – у них ума побольше, чем у людей некоторых. Жуй, жуй, Янтарь, не слушай этого недоразвитого. Прости убогому грехи его, так как слаб умом от рождения и не ведает, что мелет языком своим, – добавил Санька, издеваясь над другом.