Юность гения
Шрифт:
Помогая друг другу, поочередно ставя зажимы, щипцы, они уверенно, привычно вели анатомирование.
— Ткань чистая… Болезненных признаков нет, — отметил Хусейн.
— Смотри внимательней. Видишь? Что это?
— Похоже на внутреннее кровоизлияние.
— Похоже. Но из-за чего оно возникло?
Они замолчали, склонились над телом голова к голове. Хусейн выпрямился первый.
— Все ясно. Гиппократ называет это гематомой. Серьезной болезни тут нет, он умер не от этого.
— Да,
— Хотелось бы все-таки взглянуть на сердце, учитель, — напомнил Хусейн.
— Тихо. — Камари был раздражен. — Я же сказал, пойдем по порядку.
Луна чуть посеребрила стены мазаров. Близко пролаяла собака, где-то рядом хрустнул бурьян. Старик сторож обернулся, прислушался. Кажется, все стихло. Старик медленно двинулся дальше.
— Дай зажим. Так. Ну-ка, помоги мне.
Склонив головы, забыв обо всем, они трудились слаженно, увлеченно.
— Поперечный надрез сделай сам. Смелее! Так. Неплохо. Теперь отделяй диафрагму.
Колебался неровный свет горящих плошек на стенах хибарки. Где-то в ближней махалле затревожились собаки.
— Свет, где свет? — раздражался Камари. — Поправь светильник!
Хусейн поправил фитиль в плошке, придвинул ее ближе.
— Ну, — выпрямляясь и смахивая пот со лба, сказал Камари. — Вот теперь давай разберемся с сердцем…
Послышался тихий условный стук.
— Что там еще, — пробормотал Камари. — Открой.
Хусейн торопливо подошел к двери, откинул щеколду…
— Учитель!
В распахнутую дверь, отбросив Хусейна в сторону, стремительно ворвались люди.
— Сюда, мусульмане! — потрясая факелом, закричал худой дервиш с горящими глазами. — Они надругались над покойником!
Это был тот самый дервиш, что говорил на книжном базаре от имени халифа.
Ужас и слепая ярость волной прошли по толпе.
— Святотатство! О господи, какой грех!
— Вязать их! — прокричал Бин-Сафар, старик с окладистой бородой, проклинавший девушек-невест в день святой Пари. — Смерть выродкам!
Камари и Хусейн уже были схвачены, стиснуты, окружены. Пляшущий свет факелов выхватывал лица людей — ни одно из них не выражало сочувствия, лишь ужас и отвращение.
— Смерть! Повесить их здесь же, на кладбище! — выкрикнул бородач в синей чалме, часто вспоминавший великого калифа.
— Стоите! Стоите, правоверные!
Отчаянный крик и фигура старика в чалме с раскинутыми руками, застывшая на пороге, заставила толпу стихнуть.
— Именем бога и запрещаю вам эту расправу! — прокричал старик. — Кто прикоснется к ним без слова повелителя, будет проклят навеки! Это говорю я, мулла Мухаммад, настоятель соборной мечети!
— Верно! На суд повелителя! Во дворец! — раздались голоса.
— Дивись, аллах! — затрясся в истерике
— Да, каляндар, да! — ответил мулла Мухаммад. — В этой стране пока еще для каждого есть суд и закон. Во дворец, правоверные! К повелителю!
Молчаливой, тесной толпой с факелами они прошли по улицам ко дворцу. Камари и Хусейна вели в середине, как воров.
Забегала ночная стража. В залах и переходах спящего дворца затеплились светильники. Толпа молча застыла в одном из залов, пустом и темном.
— Повелитель Бухары, пресветлый эмир Нух ибн-Мансур! — возвестил начальник караула.
Двое стражников расступились. Эмир вошел в зал без телохранителей, сопровождаемый лишь везиром. Эмир выглядел озабоченным, усталым. Толпа склонилась. Эмир остановился возле трона.
— Встаньте, правоверные, — негромко произнес он. — Что привело вас сюда в такой час?
— Страшное дело, повелитель, — выступил вперед Бин-Сафар. — Святотатство. Эти двое вырыли из могилы покойника и надругались над ним.
Эмир взглянул на Камари, задержал взгляд на Хусейне, потом медленно оглядел толпу. Стояло молчание.
— Подойди ко мне, божий человек, — негромко произнес эмир.
Дервиш, первым ворвавшийся в кладбищенскую хибарку, стоял сейчас в гуще толпы, за спинами, но эмир обращался именно к нему. Дервиш вздрогнул от неожиданности и незаметно подался назад.
— Я жду, — кротко сказал эмир.
— Подойди… Приблизься к повелителю, — зашептали вокруг дервиша, и толпа расступилась. Дервиш, помедлив, неохотно, осторожно вышел вперед.
— Это ты их выследил? — не повышая голоса, спокойно, даже ласково спросил эмир.
— Воля бога направляла меня, — не сразу, угрюмо отозвался дервиш.
Эмир кивнул:
— Ну что ж, ты достоин награды…
Не оборачиваясь, он протянул руку, и везир вложил в нее мешочек с золотыми. Эмир протянул мешочек дервишу и, не отрывая глаз от его слегка посветлевшего лица, задержал движение руки.
— Вот только кто он, твой бог? — в том же тоне, как будто невзначай спросил эмир. — Как его имя?
Дервиш застыл. В толпе недоуменно переглядывались.
— Не отводи глаз, — ласково попросил эмир. — Бограхан? Амир Ковус? Махмуд Газневи?
Дервиш не выдержал и отвел взгляд.
— Так. — задумчиво кивнул эмир. — Значит, Махмуд Газневи. — Он помолчал. — И по его воле ты задумал поссорить меня с учеными, — так же задумчиво продолжал эмир. — Ну что ж, пусть он тебе и платит.
Он вернул мешочек с золотыми везиру, кинул взгляд на стражу, коротко указал головой, и дервиш тут же был схвачен дюжими стражниками и быстро, бесшумно уведен.