Юность Лагардера

Феваль Поль Анри

Сами же эти превосходные люди, которых дочь маркиза де Сеньеле не могла пригласить к своему столу, пировали вместе с веселыми слугами и горничными графини. Никогда не пробовали они таких яств и вин!

Ликованию их не было предела. Графиня отдала распоряжение своему интенданту возместить им потери от пожара, и обещанную сумму они сами в глубине души находили чрезмерной.

Узнав об этой немыслимой щедрости, мамаша Туту и господин Плуф упали друг другу в объятия с преувеличенной и немного комичной восторженностью, которая

так свойственна людям театра.

— Изидор!

— Госпожа Роза!

И тут уж хлынули потоки радостных слез.

— Наконец-то мы отдохнем!

— Купим домик в деревне! Я буду ловить рыбу!

— А я вышивать! Это моя мечта! Это счастье, господин Изидор!

— Это любовь, госпожа Роза!

— Мы поженимся! И закатим свадебный пир!

Что до госпожи Бернар, то Анри был спокоен на ее счет, насколько это вообще было возможно. Его приемную мать перенесли во дворец Монборон и уложили в уютной просторной комнате в теплую постель с грелкой. Графиня приставила к ней одну из своих камеристок и послала за врачом, который жил в двух шагах, на улице Бак.

Ученый доктор, тщательно осмотрев больную, удалился со словами:

— Пока ничего нельзя сказать наверняка. Завтра я наведаюсь еще раз.

Вернемся, однако, к счастливым детям, которых графиня усадила ужинать с собой за один стол.

Жанна де Сеньеле смотрела на них с материнским чувством, говоря самой себе: «Как они оба милы и как хорошо держатся! Положительно, это голос крови. Ни единой оплошности — ни в жестах, ни в словах. Можно подумать, что им не раз доводилось ужинать с аристократами!»

Поболтав немного с Армель, графиня стала расспрашивать Анри:

— Вы сказали мне, сударь, что прелестная Армель ваша названая сестра. Неужели она тоже сирота, бедняжка?

— Сударыня, — ответил Маленький Парижанин присущим только ему почтительно-уверенным тоном, — мы с моей милой маленькой подругой не похожи на других детей… не потому, что изумляем публику на ярмарке, а оттого, что судьба наша словно списана с приключенческого романа. Судите сами: если мне неведомо, кто были мои родители, то Армель не знает, где ее отец.

Графиня широко открыла свои голубые глаза, лучившиеся добротой, и в них сверкнули слезы жалости.

— Возможно ли это? Бедная девочка! Такая маленькая, такая беззащитная! Что же случилось с вашим батюшкой?

Армель, едва не расплакавшись, кивнула Анри:

— Объясните вы… я не могу! Мальчик успокоил ее взглядом.

— Мы встретились с мадемуазель де Сов, — сказал он, — в прошлом году… Была безлунная, темная ночь… Два негодяя бросили ее в Сену с Нового моста… Я тут же нырнул за ней…

Так начал он свой печальный рассказ, выслушанный графиней с величайшим вниманием и состраданием.

У прекрасной доброй Жанны де Сеньеле никогда не было детей, о чем она не переставала жалеть. И пока говорил Анри де Лагардер, сердце ее трепетало от неутоленной материнской любви.

Когда

Маленький Парижанин умолк, Жанна де Монборон послала Армель воздушный поцелуй и сказала ей:

— Дорогая моя девочка, господин де Лагардер непременно отыщет вашего отца. А пока я стану вашей матерью, если вы ничего не имеете против.

Сердце Армель раскрылось. Она протянула руки к своей благодетельнице и, не в силах более сдерживаться, побежала вдоль длинного стола, уставленного серебряной посудой, хрустальными бокалами, фарфоровыми статуэтками и золотыми подсвечниками, чтобы прильнуть головой к груди графини.

— Я обожаю вас, — пролепетала она.

Анри рассмеялся, пытаясь скрыть волнение, недостойное мужчины.

— Значит, от счастья тоже плачут? Я этого не знал… но я запомню!

— Армель де Сов, — возгласила Жанна дё Монборон, погладив янтарные кудри девочки и поцеловав ее в матовый лоб, — отныне мы не расстанемся! Обещаю вам это. Вы станете моей придворной дамой. Я займусь вашим воспитанием. Не пройдет и трех лет, дорогая моя девочка, как вы будете блистать при дворе короля и самые знатные и богатые дворяне станут домогаться вашей руки. Клянусь вам в этом!

Затем графиня повернулась к Анри.

Очень женственная, проницательная и чуткая, она давно задавалась вопросом: «Что таит в себе это смелое сердце? Он очень юн, но, может быть, уже влюблен в ту, которую называет своей сестрой?»

Однако ей не удалось ничего прочесть на мужественном спокойном лице Лагардера.

Тогда она спросила прямо:

— Надеюсь, вы не будете против и вас не огорчит счастливое замужество Армель?

Маленький Парижанин ответил просто:

— Сударыня, я готов отдать жизнь за то, чтобы эта девочка была счастлива.

Тихий ангел пролетел. Дочь Оливье де Сова вернулась на свое место, лакеи сменили тарелки и бокалы. Жанна де Монборон задумалась…

«Этим юношей мог бы гордиться самый высокий род… И как мучительно напоминает мне о чем-то его имя! Принадлежит ли оно ему? Да, без всякого сомнения!

Лагардер… Лагардер… Я должна найти разгадку этой тайны.

Я, безусловно, уже слышала эту фамилию. Должно быть, ее упоминал мой дед… Наверное, я была тогда еще девочкой… О! Я непременно все выясню!»

На следующий день графиня де Монборон извинилась перед своими гостями, сказав, что на два дня покидает дворец.

К вечеру госпоже Бернар стало хуже. У нее начался бред.

Камеристка графини со всех ног помчалась за доктором, а Анри уселся у изголовья той, что заменила ему мать в первые годы жизни.

Склонившись над ней, он старался уловить отрывистые слова, слетавшие с воспаленных губ.

Как ни горько было Маленькому Парижанину потерять эту женщину, он с тревогой спрашивал себя, успеет ли она перед смертью раскрыть тайну его происхождения, как много раз обещала. То, что он слышал, не говорило ему ни о чем: