Юность Лагардера
Шрифт:
А ведь он был превосходным фехтовальщиком, одним из лучших учеников Кокардаса и Паспуаля!
Марсель де Ремай заслонил его, бросившись вперед.
Но с первых же мгновений он понял, что уступает Лагардеру в мастерстве и что поединок с ним может оказаться роковым. Попятившись, он оказался чуть позади сообщников, продолжавших бешено нападать на Анри.
А тот, быстрый как молния, повернулся и, схватив тяжелый оловянный кувшин, стоявший на столе, швырнул его в искаженные от ненависти лица врагов. Раздался хруст костей одновременно с предсмертным криком: один из негодяев, обливаясь
— И это еще не самая худшая смерть для подобного висельника, — произнес сквозь зубы юноша, в котором начинала вскипать древняя кровь предков, — получай, мерзавец! Вот вам еще! И еще! И еще! Будете знать, с кем имеете дело!
Он обрушил град ударов на наемных убийц, оттесняя их к кухне.
Незнакомец, пришедший ему на помощь, сражался не менее доблестно. Опрокинув стол, он молотил куда ни попадя, действуя и шпагой, и кулаками, и ногами. Его охватила ярость, почти такая же страшная, как гнев Анри.
— Канальи! — вопил он во весь голос. — Подонки! Попомните вы Турмантена, флибустьера с Тортуги! Увидите, как дерутся члены братства…
Внезапно он умолк, ибо раздался пронзительный свист, разом изменивший поведение нападавших.
Одни опустили шпаги, другие даже вложили их в ножны. Отступив к кухне, они полностью освободили проход, так что два друга могли вполне беспрепятственно покинуть кабачок.
Анри расхохотался:
— Словно в сказке! — И, повернувшись к своему товарищу, добавил: — Сударь, какой нежданный подарок судьбы! Мы собирались покончить с этими молодчиками, и вдруг все они как один раздумали умирать!
Флибустьер взял его под руку.
— Пойдемте отсюда. Я объясню вам, что это за чудо.
Лагардер кивнул, думая: «Я убил одного из мучителей Армель и хорошо запомнил второго… Эту зверскую рожу я не забуду. Рано или поздно, но настанет и его черед. Клянусь!»
Не говоря больше ни слова, молодые люди направились к выходу. На улице, 'вложив шпаги в ножны, они с волнением пожали друг другу руки.
— Сударь, — произнес Анри торжественно, — сегодня вечером расцвел один из прекраснейших цветов, украшающих душу человеческую, — цветок дружбы. Меня зовут Анри де Лагардер, и я обещаю вам, что отныне вы всегда можете рассчитывать на меня!
— Сударь, мое имя Гастон, виконт де Варкур, а под карибскими небесами я получил прозвище Турмантен. Горжусь, что пожал вашу доблестную искусную руку!
Обнявшись, они пошли вниз по улице Балю.
Анри вспоминал о страхах господина Изидора, о недвусмысленных намеках учителей фехтования. Еще пять лет назад Кокардас и Паспуаль дали ему понять, что в «Сосущем теленке» вершатся темные дела и что там частенько пропадают люди, объявляясь потом на островах.
Поэтому он спросил нового друга:
— Вы в самом деле «береговой брат»?
— Доподлинный и настоящий. Впрочем, вы сами слышали свист. Он прозвучал сразу после того, как я крикнул, что принадлежу к флибустьерам Тортуги. Скажу вам всю правду: хозяйка этого зловещего притона снабжает братство товаром. Именно она остановила схватку, дабы не нанести ущерба одному из членов. Это обошлось бы ей слишком дорого.
Но оставим это. Я встал на вашу сторону не
— И вы нашли ее! — вскричал Анри вне себя от радости. — Вы, стало быть, знакомы с ее отцом?
— Это мой лучший друг! Но что с вами? Отчего вы так побледнели?
— Простите меня, — промолвил Анри, — это от потрясения… Я не был взволнован, когда мне в грудь нацелились все эти шпаги, зато теперь… Ах, виконт, дорогой друг! Вы стали вестником счастья! Я обещал Армель, что найду ее отца. Хвала Господу, это произошло, не так ли?
— Еще нет, — ответил капитан, — но дочь может не тревожиться более о судьбе того, кого считала погибшим…
— Равно как и отец может быть спокоен за судьбу дочери.
XIV
У МАРКИЗЫ
Франсуаза д'Обинье под именем маркизы де Ментенон была тогда подлинной королевой Франции. Даже более, чем королевой, ибо ни одна венценосная супруга, за исключением Екатерины Медичи, не имела такого влияния на внутренние дела королевства.
Она была внучкой Агриппы д'Обинье, друга и соратника Генриха IV, превосходного писателя. Франсуаза родилась в Ниоре, в башне замка, куда ее родители были заключены по политическим мотивам: в те времена протестанты пытались создать на западе страны собственную республику. На третьем этаже северной башни и сейчас показывают комнату, где раздался первый крик новорожденной девочки, которой была суждена столь блистательная будущность. На тюремную камеру эта комната совсем не похожа, напротив, она красиво обставлена и из нее открывается прекрасный вид.
Будущая супруга Короля-Солнце в детские годы воспитывалась в лоне так называемой «реформированной церкви» (согласно тогдашнему определению), однако уже в раннем возрасте перешла в католичество и была отдана в монастырь урсулинок [57] .
Мать забрала ее оттуда в шестнадцать лет, но вскоре скончалась, и Франсуаза осталась одна.
Она была очень красивой девушкой, эта юная мадемуазель д'Обинье, и отличалась кротким доброжелательным нравом. Ее манеры были безукоризненны, она получила превосходное воспитание, блистала остроумием и была не по возрасту мудра.
57
монахини католического женского монашеского ордена, основанного вXVIвеке в Италии
Любое знатное семейство могло бы считать за честь породниться с ней. Таково было общее мнение.
К несчастью, после смерти матери ее единственным достоянием были семнадцать лет и прекрасные черные глаза. Многие домогались ее руки, но теперь из всех женихов остался только один…
Он словно бы воплощал собой человеческое убожество. Тело его было настолько скрючено, что он, как говорили, походил на букву «Z». Страдая от ужасающих болей, он не вставал с инвалидного кресла. Это был калека, «безногая каракатица», как он сам называл себя, чтобы рассмешить людей.