Юность олигархов
Шрифт:
— Родишь в музее, на диване, где Герцена родили, — предположила Нюша. Их Литинститут располагался на Тверском бульваре в знаменитом Доме Герцена, и комната, где на пузатом кожаном диване, где якобы родился писатель, считалась мемориальной.
— А ребёнка назову Герценом? Мне ультразвук мальчика высветил. Прикинь, Герцен Олегович? А что, прикольно! — прикинула Инна, чуть не споткнувшись о ледышку. Нюша едва успела подхватить подругу под локоть.
— Нет, назови Мальковым! Представь, Инн, — и Нюша изобразила с нарочито американским акцентом: —
Инна закатилась. Так, смеясь, они и вошли в бывший Дом Герцена, в альма–матерь свою, Литинститут имени пролетарского писателя Алексея Максимовича Горького в девичестве Пешкова.
— Ох, не к добру мы смеемся, не к добру! — сдавая шубу в гардероб, вздохнула жизнерадостная Инка и тут же захихикала вновь.
Нюша отвечала в последней пятёрке. Не глядя на нее, Мальков бесстрастно выслушал идеологически верное содержание бомбы. Речь шла о праве на жильё. Хорошее право, жаль что не обязанность. Нюшу этот вопрос волновал мало: они с братцем жили в трёхкомнатной со своей глухой бабушкой и других перспектив пока не предвиделось.
— Ну хорошо, — поднял, наконец, Мальков глаза. Глаза были мутные и зеленоватые, как у крокодила. Крокодил проглотил, предварительно утопив, уже полтора десятка жертв, подавившись лишь беременной Инкой. Та так артистично стонала и крутилась, что хищник поставил ей «хор», практически не слушая.
— А вот скажите, э–э–э, — Мальков заглянул в зачётку, — Сидорова, как, по–вашему, я имею право на льготную жилплощадь? — и крокодил интригующе прищурился.
— Вы? — невинные ореховые глаза Нюши округлились. — Конечно, имеете!
— Это почему? — удивился Мальков. На желтоватом его лице ходуном ходили желваки. Тудым–сюдым. Тудым–сюдым.
— Почему? — переспросила Нюша. И выпалила: — Ну, вы же — инвалид!
— Я — инвалид? — изумился зверь. Он встал со стула и, разминаясь, противно захрустел пальцами.
— Ну да! — честно подтвердила Нюша.
— Почему инвалид? — Мальковские желваки прямо спятили. Не желваки — маятники. Сам препод в ритме желваков нервно топтал аудиторию, чеканя шаг, как деревянный солдат Урфина Джюса.
— Ну как же?.. — Нюша поняла, что её несёт. — Ведь…
Нервный кашель соратника–мученика Паши Волкова остановил ее готовые вырваться слова про «психическое нездоровье» маньяка–садиста. Она запнулась и покраснела.
— Что ж, Сидорова, поговорим об этом в следующий раз! — Мальков остановился у стола, нагнулся и, не глядя, протянул ей незаполненную зачётку.
— Ну и хрен с тобой, старый козёл! — ответила ему скромная Нюша.
Уже за дверью аудитории, естественно.
Глава третья. Явление Полторадядьки народу
25 января 1997 года,
За Гошей на Ленинский Нур подскочил в начале десятого. Сидоровы жили в крайнем из трёх некогда элитных домов, которые в народе издавна называли «Три поросёнка». Эти три солидных башни построили ещё перед
Возле подъезда переминался с ноги на ногу человек в дутой синей «найковской» куртке и вязаной шапочке, надвинутой на глаза. Увидев Нура, человек опустил голову, пытаясь закурить на резком снежном ветру — в этой точке Москвы ветры дули, кажется, не переставая. Где–то Нур его видел, этого дутого, хотя теперь полстраны в таких куртках ходит.
Гоша встретил друга при полном параде. Он стал едва ли не выше ростом, вырядившись в длинный кожаный плащ с погонами штандартенфюрера СС.
— Ни хрена себе! — присвистнул Нур. — Так и тянет тебе честь отдать. Ты что, прямо так и поедешь?
— Ну и чего? — подбоченился Гоша. Он был чрезвычайно доволен, что Нур подбросил такую славную мыслю.
Привычная ко всему консьержка, здороваясь с Гошей, даже не изменилась в лице. Зато дама с собачкой, входившая в подъезд, испуганно отпрянула, а её грязновато–белый шпиц заполошно затявкал.
— А это что за хрень? — изумился Нур, вытягивая из–под «дворника» красный листок. На нём чёрным фломастером была нарисована стрекоза с огромными выпученными глазами. Гоша взял рисунок и очумело уставился на стрекозу. Де жа вю какое–то, — подумал он, складывая мокрый листок и автоматически засовывая его в карман плаща.
— А это что за казаки–разбойники? — хмыкнул Нур.
Прямо перед капотом его «девятки» на заледеневшем асфальте алела стрела, нарисованная спреем. Краска была свежайшая — мелкие кровавые пузырьки ритмично взбухали и лопались.
Гоша посмотрел по направлению стрелы и решительно двинулся вперёд. Стрела была не одна. Метров через тридцать светилась следующая, нарисованная на боку оплывшего сугроба.
Так, по стрелам, через сквер, Нур и Гоша быстрыми шагами вышли к кинотеатру «Казахстан», где их дожидалась последняя стрела, недвусмысленно указывавшая на афишу. Фильм назывался «Прыжок в бездну».
— Ты что–нибудь понимаешь? — озадаченно спросил Нур, накручивая на палец прядь волос.
— Кажется, начинаю… — протянул Гоша, стискивая в кармане влажную стрекозу, но Нур перебил его:
— Вон, вон тот мужик, что у подъезда отирался!
Синяя дутая куртка как раз в это мгновение скрылась за дверью кинотеатра. Штандантерфюрер и друг его Нур бросились в погоню. «Казаки–разбойники» оборачивались «Зарницей».
— Билеты, билеты, молодые люди! — заверещала пожилая билетёрша.
— Пропуск. Мы с «Мосфильма», — бросил Гоша, и это почему–то сработало.